Содержание материала

На Тихом океане

 

— Товарищ капитан первого ранга, по вашему приказанию прибыл,— перед начальником разведотдела стоял командир Отряда особого назначения старший лейтенант Леонов.

— Присаживайся, Виктор Николаевич, есть дело,— Бекренев указал на стул возле себя.

Леонов сел. Почувствовал волнение. Не от того, что его вызвали. Перед погонами с большими звездами не тушевался. Солидные кабинеты тоже не смущали. Просто не мог понять, о чем будет разговор. Походов и операций не было давно, они и не предвиделись. В отряде все было в порядке. Но он был уверен, что разговор состоится важный. Поэтому и волновался.

— Война подходит к концу, бои уже за Берлин идут,— начал Бекренев.— Не засиделся на базе, не приелось безделье?

— А что делать? Немцы ушли из Северной Норвегии, не догнать. Король норвежский в гости не приглашает...

Бекренев улыбнулся, а потом как-то сразу посерьезнел и сухо сказал:

— И тем не менее, появилась в тебе новая нужда.

— Какая? — удивился Леонов, живо прикинув в голове, что куда отряд ни направь, в любое место не успеет, даже на Балтику. Война-то кончается! Поэтому добавил: — Разве есть куда нас посылать?

— Ты географию не забыл?

— И за Берлин посматриваю...

— Теперь надо смотреть в другую сторону, на восток. Из Главного управления сообщили: нарком приказал откомандировать тебя на Тихоокеанский флот. Там будешь командовать отрядом.

— А отряд там есть?

— Говорят, есть. Но из первогодков. Учить надо, готовить к делу.

— К какому?

— В Китае, Корее полно японцев, возле наших границ стоит огромная Квантунская армия. Не просто так ее поставили. Надо быть начеку. Оттого и запросили тебя туда. По той же нужде и ребят твоих недавно на Амур отправили.

—    Мне одному ехать нет смысла. Я без нашего отряда буду ноль. Никакая выучка не заменит боевого опыта. Бросать в бой или пускать в разведку одних необстрелянных — рисковать и делом, и людьми. Прошу направить меня хотя бы с частью отряда.

— Хорошо, я доложу наркому о твоем желании. Сколько разведчиков хотел бы взять с собой?

— Забрать все боевое ядро — командиров взводов и отделений, самых опытных разведчиков.

Донесли предложение в наркомат. Оттуда ответили согласием.

Леонову приказали, чтобы об этом разговоре и новом назначении не было ни слуху ни духу. Почти месяц в отряде никто ничего не знал, все шло по-старому. А в середине мая неожиданно был объявлен отъезд, и отряд распрощался с Полярным.

После Беломорска поезд повернул на восток, колеса застучали по новой дороге, построенной перед войной.

— Сеня, может, домой сбегаешь? — ковырнул какой-то шутник Агафонова.

— Я те сбегаю, будешь ребра щупать, отучу скрести душу.— Семен потряс кулаком-свинчаткой.

— Ты что кулаками размахиваешь? Я от чистого сердца советую, тут до твоей промоклой Пушлахты рукой подать.

— Лучше твоего знаю, рукой ли подать, ногой ли ступить. Без советчиков обойдусь. Отпуск домой не дали, теперь всю дорогу тебя, зубоскала, возле себя терпеть.

Агафонов свесил ноги с полки, чтобы спуститься и проучить шутника. Тот не стал ждать, шмыгнул в другое купе.

...Въехали на землю вологодскую. И с этой древнерусской стороны немало разведчиков в отряде.

—    Ну вот, мичман, доехали и до твоей родины. Где тут деревня Устье? — спросил Александра Никандрова замполит отряда Иван Иванович Гузненков и мягко пошутил: — Очень уж ты хвалил свою вологодчину, а на вид она — не ахти какая.

Никандров не Агафонов, его и крепкой шуткой из равновесия не выведешь. Посмотрев в вагонное окно, спокойно ответил:

— Отсюда не много высмотришь... Хочешь узнать вологодчину — поживи тут, походи по земле. Какие леса! А озер сколько! Есть у нас озеро Белое. Море целое — не озеро. В тишину серебрится, красками играет. Блеск по нему идет. И монастырь Кирилло-Белозерский на берегу, отражается в воде, как в зеркале. И округа вся от озера — Белозерская, и район наш Белозерский.

Никандроо почти самый старший из разведчиков — ему тридцать три. Волосы на его голове уже редеют, он старательно причесывает их волосок к волоску. Но зато, несмотря на годы, по-юношески легок на ногу. Наверное, от того, что сухопар, жилист, смолоду привык и на охоте, и на работе в леспромхозе отмерять в день ногами не один десяток километров. Как истинный северянин, не боится ни холода, ни дождя, простуда его не берет. Выдержкой и нервами наделен завидными. Удивляется, когда друзья-сослуживцы потешаются над своими сновидениями, говорит, не представляет, что это такое, никогда снов не видел.

...С любопытством смотрели северяне на Владивосток. Город, как и Мурманск, раскинулся на сопках. Но обликом своим совсем не похож на северного собрата. Уже хотя бы потому, что не разрушен и не сожжен, как Мурманск. Дома здесь целые, добротные, улицы широкие, трамваи ходят, звенят на поворотах. Большой мирный город. Зато в порту теснее. Бухта Золотой Рог — не чета Кольскому заливу.

Теплынь в Приморье была такая, что северянам казалось — не только солнце, но и сопки источают жару. К тому же воздух насыщен влагой, словно какой-то исполин подкидывает шайками воду на гигантскую каменку.

В первые дни разведчики жили в том же доме, где помещался разведотдел. (Теперь этого дома нет, на его месте построено здание крайкома партии и крайисполкома.)

Начальник разведотдела поздравил командира отряда и замполита с прибытием, расспросил, как доехали, как настроение, и сказал:

— Принимайте под свою команду отряд.

— Где он размещен, когда можно посмотреть?

— Вам все покажет и расскажет его «крестный отец». Он подбирал людей, расписывал их по взводам и отделениям. Вы его хорошо знаете... — И начальник разведотдела пригласил к себе подполковника Инзарцева.

Леонов и Гузненков по-братски обнялись с Инзарцевым. Николай Аркадьевич в начале войны набирал моряков в разведчики, год командовал отрядом. Потом его направили на академические курсы. И вот встретились на Дальнем Востоке.

— Где будем жить, довольствоваться, товарищ полковник? — спросил Леонов у начальника разведотдела.

— Квартировать будете на острове Русском, там есть казармы, построены еще до русско-японской войны. Правда, они четыре года пустовали, дух в них не жилой, но что делать?.. Другого предложить не можем... Сами видите, не только вы сюда приехали. Занимаем все мало-мальски пригодное. Приведете в порядок, вымоете, побелите. Что касается довольствия, то тыл флота получил приказ обеспечивать вас напрямую.

— Плавсредства дадите?

— Пока нет. Для учений и тренировок будем выделять их каждый раз по особому распоряжению. Для хозяйственных надобностей получите два автомобиля.

— Разрешается ли мне перетасовать взводы и отделения? Или надо сохранить подразделения северян и дальнёвбсточников?

— А как, по-вашему, лучше?

— Считаю, что следует к каждому из северян прикрепить по два-три новичка.

— Я придерживаюсь такой же точки зрения,— поддержал Леонова Инзарцев.

— Разумно. Так и поступайте. В этом и был замысел, когда мы просили у наркомата перевести сюда ваш отряд.

Через несколько дней отряд был переведен на остров Русский. Выделенные для разведчиков казармы были построены на совесть, но из-за того, что в них долго никто не жил, пришли в запустение. Сырость, казалось, пропитала толстые стены насквозь.

Без промедления взялись за учебу. Нуждались в ней не только дальневосточники, но и северяне, не знавшие тихоокеанского побережья, его населенных пунктов.

Разведотдел снабдил ценнейшими пособиями — описаниями берегов, бухт, фарватеров, фотоснимками, а то и целыми панорамами городов и селений. Вооружившись лупой, вглядывались в сетки из улиц и площадей. Можно было прочесть, кто в каком доме живет, каковы убеждения жильцов, к кому без опаски можно обратиться за содействием, а кому нельзя довериться. На севере в начале войны ничего подобного в отряде не было, разведчики сами добывали эти сведения.

Приходилось и учиться ходить по здешним сопкам. Они не голые, как северные. Тут надо пробираться через густые лесные заросли, через высокую, плотной стеной стоящую траву.

9 августа 1945 года началась Маньчжурская операция Советских Вооруженных Сил и войск Монгольской народно-революционной армии с целью разгрома японской Квантунской армии, освобождения от японских захватчиков Маньчжурии и Северной Кореи.

...Леонов и Гузненков, возвратившись из разведотдела, приказали привести в готовность имущество и оружие, сообщили, что в штабе флота отряд назвали впередсмотрящим, подчеркнули, что решения штаба во многом будут диктоваться сведениями, которые станут поступать от разведчиков.

...Быстроходные торпедные катера мчали отряд почти строго на юг. Полный штиль. Жара с неба льется нестерпимая. Даже стремительная скорость не освежает. Такое солнышко в северных краях, возле Мурманска, ни в каких мечтах не представишь. Оно тут стоит чуть ли не над головой и жжет так, что даже к деревянной обшивке палубы рукой не притронешься.

Куда катера должны доставить десант, разведчики не знают. Закон конспирации! Им сообщили только одно: поход боевой, высадка — на чужой берег. Правда, они догадываются, что высадят их в Корее, которая является протекторатом Японии и через порты которой снабжается Квантунская армия.

Во время морского перехода командир отряда раскрыл задачу. Катерам предстоит днем прорваться в бухту, отряду — высадиться на берег, занять причалы, овладеть портом, захватить пленных и допросить их, узнать, что делается в городе, и донести командованию обо всем. Что предпринимать дальше — покажет обстановка на берегу. Но что бы ни случилось — держаться, пока не придет подкрепление с моря или суши.

Катера повернули к западу. Показался и стал приближаться берег. Все выше и выше поднимались из воды сопки, сплошь, без прогалин, покрытые лесом.

Разведчики напрасно стараются скрыть волнение. Ведь впервые предстоит встреча с врагом, которого совсем не знают.

Катера вошли в бухту. Из воды торчат полузатопленные суда, в порту полыхают пожары: это поработала наша авиация. На воде и берегу полное безмолвие — ни одного выстрела, ни одного сигнала.

Скорость почти погашена. Катера подобрались и привалились к причалам. Вокруг по-прежнему тишина и безлюдье. Тревожит мысль: не ловушка ли это, не расстреляли бы в упор, молчание хуже встречной стрельбы... Позже разведчики узнали, что пришли они в корейский город Унги (в то время на картах и в справочниках он обозначался японским именем Юки). Он из всех корейских городов — ближайший к нашей границе.

Как только разведчики оказались на причале, сразу же побежали к ближайшим постройкам, сараям, домам, высматривая укрытия, опасности, неприятеля. На причалах ни единой живой души. Отряд втянулся в город. Держимся ближе к домам на абсолютно пустых, безлюдных улицах. Ни японцев, ни корейцев. Никого... Дома невысокие, одно- или двухэтажные, больше каменные, некоторые облицованы глазурной плиткой. Крыши широкие, причудливо изогнуты вверх. Двери и окна раздвижные, решетчатые.

Пришли на железнодорожную станцию. И там никого. Отправил командиров отделений в разные стороны, велел им хоть из-под земли выкопать, но доставить если не японских военных, то хотя бы корейцев-горожан.

Группа, которую водил в поиск Агафонов, привела троих местных жителей. Все они в черных хлопчатобумажных куртках, наглухо застегнутых до ворота, в такого же цвета штанах чуть ниже колен. У двоих на ногах плетеные сандалии, у одного тапочки из широкой крепкой тесьмы, приделанные к деревянной подошве. Обуты на босу ногу. Головы не покрыты, широкополые соломенные шляпы держат в руках, то и дело прижимая их к груди. С каждым шагом кланяясь в пояс и с почтением прижимая руку к сердцу, они приблизились вплотную.

Спрашиваем через прибывших с нами на катере корейцев, где японцы, почему их не видно в городе, много ли их тут было.

Старший из горожан, опять поклонившись и растянув рот в вежливой, но застывшей улыбке, отвечает, что японские солдаты жили тут до позавчерашнего дня. Располагались в двух военных городках. В каждом проживало, как они считают, по тысяче человек. Как только была объявлена война, солдаты покинули казармы, рассредоточились по городу, порту. Часть из них ушла походной колонной к границе. Сегодня утром колонна вернулась. После этого все солдаты,— и те, что возвратились от границы, и остававшиеся в городе,— взяли в казармах оружие и имущество, сели в автомашины и на подводы и поехали в южном направлении. С тех пор прошло всего два-три часа.

Интересуемся, где горожане, почему пусты дома и безлюдно на улицах. Или людей угнали японцы? Нет, отвечают, японцы очень торопились, им было не до корейцев. Это из-за русских самолетов. Как только они прилетели и стали бомбить порт и железнодорожную станцию, жители кинулись из города в сопки.

Так мы получили первое важное сведение — японцы от границы и из города отступили на юг. А вот куда и Далеко ли ушли, остановятся ли на каком-то заранее подготовленном рубеже — нам еще пока не было ясно. За ответом на этот вопрос придется идти вдогонку. Поскольку все оставлено в целости и сохранности, резонно считать, что японцы отошли южнее на короткое время, рассчитывают скоро вернуться. Не исключено и другое; возле границы остались еще войска, которые будут отходить через город позднее.

Когда до черноты стемнело, на северной окраине, возле выдвинутых вперед постов, завязалась редкая перестрелка. Отряд мгновенно изготовился к бою. Стрельба продолжалась минут пятнадцать-двадцать, потом стала стихать и вовсе прекратилась. Японские дозоры, сунувшиеся в город, чтобы разузнать ситуацию и провести отступающие с севера части, откатились назад. Неприятель не полез в город силой, не стал пробиваться напролом, отходящая японская часть обошла Унги стороной и убралась на юг.

Забрезжил рассвет. Повеяло прохладой. Тишина, спокойствие, ничто не шелохнется. Недаром Корея издревле называется Чосон — Страна утренней свежести.

Разведчикам наслаждаться этим покоем пришлось недолго. Утром в Унги по сухопутью подошли передовые батальоны 393-й стрелковой дивизии, а с катеров высадилась рота автоматчиков. Миссия отряда завершилась. Он погрузился на катера, и те взяли курс на юг, к следующему корейскому порту.

Во время морского перехода нам поставили очередную задачу. Начали изучать карту другого корейского города, обговаривать действия взводов.

Остался по правому борту гористый полуостров. Катера ворвались в бухту. Перед глазами — горящий порт, дымная темень над ним.

Вокруг катеров стали рваться снаряды. Наши орудия тоже ответили огнем.

Вид пожарищ, затопленных судов, разрывы снарядов взвинтили нервы. Руки впились в оружие, пальцы машинально нащупывают спусковые крючки.

Катера, не стопоря моторы, только на мгновение привалили к причальной стенке. Мы мигом высаживаемся. Нас сразу окутывает смрадной непроницаемой тучей чад от горящего зерна и других грузов. В горле запершило, глаза заслезились. Ничего не видя перед собой идем словно незрячие. Рядом то прогремит выстрел, то просвистит пуля.

Прошли через порт благополучно. Дыма теперь меньше, впереди видны дома городских кварталов. Выстрелы доносятся откуда-то из центра и с юго-запада.

Никандров, как это было обговорено еще на катере, уходит со своим взводом в северо-западную часть города — там железнодорожная станция, военный городок, какие-то заводики, мастерские.

Мой взвод должен обследовать прибрежные улицы вдоль бухты до оконечности полуострова.

Развернувшись цепью, пошли обследовать городок. Справа и слева — небольшие домики, сарайчики, припортовые склады. Потом асфальтированная дорога поворачивает по изгибу бухты вправо, и мы попадаем в богатый и уютный район состоятельных людей. Разделив с Агафоновым взвод пополам, проверяем ближайшие дома и улицы. Дома тут каменные, сделаны добротно и изящно. Во дворах и возле домов — высокие деревья, подстриженный кустарник, яркие цветы. Журчит вода в искусственных ручейках, в фонтанчиках. Но улицы и дворы безлюдны.

Никандров по пути к центру города и железнодорожной станции тоже никого не встретил.

Только когда стали возвращаться жители, покинувшие город во время бомбежки советскими самолетами порта и железнодорожной станции, мы узнали, что японский гарнизон покинул Наджин (Расин) еще до воздушного налета. Вместе с ним уехали японские предприниматели, торговцы, чиновники. Нам в порту оказали некоторое сопротивление подразделения, накануне отступившие из Унги. Теперь и они за пределами города — удирают в южном направлении.

Когда мы вернулись на причал, то увидели, что к нам приближается десяток горожан, идущих маленькой колонной. Возглавлял ее плотный, широкоплечий кореец. На длинном бамбуковом шесте он нес большой шелковый красный флаг.

Поздоровались с делегатами за руки, а потом, в душевном порыве, по-братски обнялись.

Прикладывая руку к сердцу и низко кланяясь, кореец, несший знамя, стал сердечно благодарить нас за изгнание с их земли японских колонизаторов, хозяйничавших здесь сорок лет.

Разговор переключается на то, кому управлять городом. Японцы умчались на юг. Корейского правления давным-давно не существует. Посланцы горожан стали просить нас побыть какое-то время у них, помочь навести порядок.

Командир отряда поясняет делегатам, что нам пора возвращаться обратно, но скоро в город будет высажен новый десант, он и поможет горожанам потушить пожары, организовать охрану общественного порядка. А власть в городе корейским товарищам надо самим брать в руки.

Только к полуночи добрались до острова Русского. Некоторые из разведчиков до казармы не дошли. Изнеможение и сон свалили их на причале.

Долго спать нам не пришлось. В пять часов утра 13 августа отряд был поднят по тревоге. Вскочили вялые, полусонные, толком не отдохнувшие. Услышали приказ» немедленно собираться в следующую боевую операцию — ни минуты не мешкая бежать на склад получать новое оружие, боеприпасы, походный паек.

Чертом понеслись выполнять приказание. Хлопот полон рот, сделать все надо пулей — до выхода в море осталось менее двух часов.

В семь часов утра шесть торпедных катеров отошли от пирсов: на двух головных — наш отряд, следом на четырех — рота автоматчиков морской пехоты.

Снова во время морского перехода нам поставили боевую задачу. Высадиться во вражеский порт Чхонджин (Сейсин), захватить плацдарм и удерживать его до прихода первого эшелона крупного десанта. И узнать как можно больше о японском гарнизоне: много ли там войск, какие у них планы, кто командует.

Третья подряд операция, и все резко отличаются от заполярных. Там мы тайком, ночами, в пургу и в туманы проникали в маленькие рыбацкие поселки или скрытно наведывались в город с числом жителей как в небольшом нашем райцентре. В Корее все высадки — а дневное время, при ярком солнце, высаживаемся прямо на причалы в городах, в которых десятки тысяч жителей. Первые два-три часа морского пути ушли на хлопоты с оружием. Вычистили автоматы, пулеметы, постреляли из них в воздух и по морской глади, заполнили патронами диски и магазины. Потом, несмотря на нещадно палящее солнце, постарались хоть немного отдохнуть.

На подходах к Чхонджину нас встретили четыре торпедных катера. Они уже разведали окрестности бухты и повели десант до причалов.

Отряд приготовился к прыжку на берег. Надели рюкзаки, закрепили сумки с гранатами, дисками, пристегнули фляги, оружие — в руках.

Около часу дня десять торпедных катеров, развернувшись веером, на полной скорости ворвались в бухту Чхонджина. Сразу же вражеские снаряды подняли тут и там водяные столбы, В воздухе засвистели осколки, стала рваться шрапнель. Батареи стреляют с полуострова, словно клешня обнявшего залив с востока, и из города. Катера закладывают крутые виражи, отвечают беспрерывным огнем.

Сердце гулко стучит в груди, рвется наружу. Берег быстро вырастает, так и кажется, что он сейчас набросится на тебя и поглотит своей разверстой пастью. Глаза выискивают на нем места, откуда стреляют орудия и пулеметы, высматривают спасительные закоулки. Как и раньше, стоило только катерам бортом прикоснуться к причальной стенке, как разведчики уже были на берегу. Катера, тут же набрав скорость, отошли на середину бухты и, маневрируя вместе с эскортными, стали палить по берегу.

Не мешкая на причале, бегом устремляемся через простреливаемую зону. Пули пощелкивают поблизости, выковыривают асфальт, отскакивают рикошетом от причальных тумб. Кого-то из бежавших зацепило, кто-то охнул, наткнувшись на невидимый раскаленный свинец, стал клониться, оседать... Но в эти секунды не до них, скорее вперед от воды, скорее пересечь насыщенную огнем и свинцом полосу.

Огневые точки возле причалов забросали гранатами, выскочили на городские улицы. Впереди — убегающие японцы. Время от времени оборачиваются, стреляют и бегут дальше. Преследуем их по пятам, метр за метром удаляясь от бухты. По сторонам и впереди — сплошные ряды домов. Отделения друг от друга отрываются — улицы и переулки навязывают направление. Правее нашего взвода сначала был виден командир отряда со своей группой управления, но потом он пропал за домами. На севере скрылся в сетке улиц Никандров со своим взводом. Лишь слышно, как там все время тарахтят пулеметы и автоматы.

Позади осталось несколько улиц с небольшими, основном одноэтажными, домиками. Открылось широкое поле, потом канал, а за дамбой — река Сусончхон, которая отделяет северную, портовую, часть города от южной — промышленной. Пересекли по мостикам канал, вдоль дамбы бежим вдогонку за отходящими вражескими солдатами. Они достигли железнодорожного моста, но возле него не задержались, перескочили рельсы, устремились дальше. Теперь японцев заметно прибавилось, к ним присоединились солдаты, выбежавшие с других улиц. Наконец-то стало ясно, куда спешат японцы. Они бегут к шоссейному мосту через Сусончхон. К нему же из города несется на большой скорости колонна автомобилей.

Перед мостом взвод залег. Три пулемета притиснули нас к земле. Велел Агафонову с двумя отделениями ползком подбираться к шоссе, огня не прекращать. Остальные разведчики рывком пересекли дамбу, кинулись под ее прикрытием к шоссе.

Японцев у моста накопилось изрядно, не меньше, чем нас. Они отчаянно отстреливаются, стараются удержать мост, чтобы пропустить по нему приближающиеся машины.

Отделения Агафонова прорвались в непростреливаемую пулеметами зону. Под этой огневой крышей подползли ближе к шоссе и лежа кинули на дорогу десятка полтора гранат. Не успели утихнуть взрывы — разведчики поднялись в атаку. Атака удалась: вырвались на дорогу, из автоматов полоснули по бегущим и лежащим японцам, подъезд к мосту перекрыли — залегли по обочинам. Машины, едущие из города, скорости не сбавляли, водители не поняли, что дорога перерезана. Как только автомобили приблизились, отделения Агафонова встретили их огнем из пулеметов, забросали гранатами. Остановилась головная машина, вторая, третья... Одна загорелась.

Японские солдаты попрыгали из кузовов и бросились врассыпную — кто по дороге обратно в город, кто в стороны от шоссе. Некоторые отстреливались. Их догоняли длинные очереди из автоматов.

Метр за метром продвигаются разведчики от моста по шоссе. Схватились с японцами врукопашную, дерутся на асфальте, в кузовах автомобилей. Последняя горсточка японцев с задних машин, прикрываясь поочередно огнем, сумела все же оторваться от нас, добралась до крайних домиков, укрылась за ними.

Бой утих. На шоссе все машины — исковерканные, обугленные.

Сносим в одно место раненых, погибших. Эмоциональный подъем, захлестнувший два часа назад, когда катера ворвались в бухту, спадает. На смену возбуждению и неуемной энергии приходит безмерная усталость. Хочется присесть, а лучше — лечь. На все глядишь не столь быстро и остро. Взгляд вяло, неторопливо переходит от одного к другому, порой бездумно останавливается. В такие минуты — не лезь, не спорь, не приказывай. Человек отходит от колоссального нервного и физического напряжения.

Все как-то разом, не сговариваясь, закурили.

Но долго расслабляться нельзя, мы — в чужом городе, вдали от своих. Возле нас множество хорошо вооруженных японцев. Мы влезли в муравейник и лишь разворошили его.

После перекура ребята без прыти, без огонька расходятся возводить оборону, строить для каждого укрытия. Нисколько не сомневаемся, что бой этот — не последний.

Вскоре у шоссе собрался весь отряд и рота автоматчиков. Командир отряда с группой управления расположился на поляне. Поодаль особняком на коленях сидят, понурив головы, пленные.

Выясняется, что японцы были предупреждены о возможной высадке русского десанта. Но его сегодня никак не ожидали. Поэтому большая часть войск расположилась в северной части города и на подступах к нему, ждала приближения русских по сухопутью. Теперь вышедшие за город части возвращаются обратно. Из Панама в Чхонджин идет колонна походным порядком. Сколько в ней людей — пленные точно не знают, но думают, что батальон или два. К гарнизону на внешнем оборонительном рубеже Чхонджина приближаются японские части, отошедшие от границы, из Унги и Наджина.

Подсчет показывал, что к завтрашнему дню в Чхон-джине соберется не менее четырех-пяти тысяч японских солдат. Для полутора сотен десантников такое сопоставление никак нельзя признать выгодным...

Мы присели с Никандровым в сторонке, разговорились. Его взвод сначала гнался за японцами по городским улицам, а потом, боясь потерять отряд из виду, тоже повернул к южной окраине.

Теперь взвод Никандрова располагался между группой командира отряда и ротой автоматчиков, которой достался берег Сусончхона ближе к устью. В этой роте много потерь, ранен ее командир.

Докурив, Никандров поднялся и сказал, что пойдет к своему взводу, попробует пощипать отошедших за дома японцев, отогнать их к ночи подальше.

...Крадучись, навострив уши и просверливая глазами темноту, пробирались никандровские ребята по улицам. Вывернувшийся неосторожно из-за угла солдат попал под автомат Никандрова, мигом упал как подкошенный. Затем мичман толкнул калитку во двор дома и лоб в лоб столкнулся с двумя офицерами. Растеряйся он хоть на миг, худо бы обернулось. Но он даже быстрее, чем подумал, крикнул: «Руки вверх!» и нацелил на них автомат. Один тут же вскинул руки над головой, а второй бросился с саблей. Никандров защитился автоматом, сталь звякнула о сталь, враг занес саблю снова, но подоспевший разведчик выручил командира. Еще один враг как куль осел на землю. Сдавшегося японца отвели в общую группу пленных.

Из штаба на донесение отряда пришел неутешительный ответ: первый эшелон большого десанта можно ждать в лучшем случае завтра утром, то есть через полсуток. Отряду приказывалось остаться в городе, держаться любой ценой, пока не придет десант, непременно сохранить плацдарм в порту.

Нелегкое испытание отряду. На каждого десантника — по два-три десятка вражеских солдат.

Затишье длилось часа четыре. Около десяти вечера японцы под колпаком южной непроглядной темени пошли на прорыв. Сначала поискали слабое место во взводе Никандрова, чтобы прорваться к железнодорожному мосту, потом сунулись на нас — к шоссейному. С полчаса тарахтели из пулеметов и винтовок, подкрадывались для атаки, но мы залегли, как камень. И они смирились на время, отошли в город.

Подобралась ночь, теплая, душная. Не видно ни зги. На небе ни пятнышка, ни звездочки. Бойцы устали, вымотались. Прошел по отделениям, приказал, чтобы половина людей отдыхала, отправил спать и Агафонова, сам остался на вахте. Часа через два Семен пришел, доложил, что отдохнул, сменил меня. Я улегся на теплую землю, положив под голову рюкзак. Голова болела, рана ныла...

Подступил рассвет. Корейцы бы сказали: «На востоке пропел золотой петух».

В пять часов утра японцы стали переходить реку выше шоссейного моста, примерно в полукилометре от нас. Мы с ними ничего не могли поделать, автоматы с такого расстояния не достают. Японцы выбрались на левый берег и скрылись в густых зарослях.

Мы рассчитывали, что японцы полезут из города, с севера, но никак не из-за реки. Теперь пришлось развернуться, занять другие позиции. Мой взвод — почти на вчерашнем месте, на стыке с взводом Никандрова.

По кукурузе японцы подкрались чуть не к самой дороге, с кромки поля зачастили из карабинов и винтовок по всей цепочке отряда.

Позади нашей жидкой обороны стали рваться мины, снаряды. Это из-за реки открыла огонь минометная батарея и несколько малокалиберных орудий, типа противотанковых. На насыпь перед мостом на том берегу въехала автомашина со счетверенной пулеметной установкой — пули зацокали по асфальту, по скатам дорожной насыпи.

Огневой налет прижал отряд к дорожной насыпи, не дает поднять голову. Хочется втиснуться в землю, упрятаться в ней от пуль и осколков. Но покрытие насыпи столь твердое, что окопаться нельзя — будь у нас саперные лопатки, и они бы не помогли. Так и лежим под шквальным обстрелом, прикрытые сверху только небом.

Полчаса сыпались возле нас пули, снаряды и осколки. Убитых пока нет, но огонь этот все равно опасен: мы не можем отвечать японцам — от земли опасно приподнять голову, и они подползли совсем близко, могут вот-вот подняться в атаку. За флангом взвода Никандрова примерно полувзвод пересек шоссе и стал обтекать отряд с тыла. Вблизи моего взвода перебрела через реку еще рота японцев. Ясно, что нас собираются окружить и тут, у моста, раздавить. Командир отряда и начальник раз-, ведотдела приняли решение увести десантников из ловушки.

Отползаем от дороги, уходим из-под обстрела. Японцы следом по пятам не кидаются, боятся попасть под свой же огонь. Хорошую пользу сослужила нам их огневая завеса. Благополучно добежали до домов и стали осторожно отходить к центру города. Японцы бросились, наконец, вдогонку, но близко не подходят, перестреливаемся издалека. Несколько раз натыкались на патрульные посты, но расправились с ними без особого труда. Через связного спросил командира отряда, куда дальше подаваться. Леонов передал, что на городских улицах оставаться опасно, в их сплетении отделения отсекут друг от друга и побьют поодиночке, приказал отходить на северную окраину города, где начинались сопки, собраться на одной из них.

С перестрелками, с короткими стычками отделения отряда добрались до назначенного места. Здесь зарядили патронами диски и магазины, почистили оружие, поели, переобулись. Радисты тем временем получили радиограмму, что вчера вечером в порт нам в поддержку высажена рота пулеметчиков, а в пять часов утра на полуостров Комалсандан — батальон морской пехоты. Нам приказано войти с ними в контакт.

Вышли на прямую радиосвязь с батальоном морской пехоты. Оказалось, он — не в городе и даже не на его окраинах. Десантные суда в бухту не пробились, батальон высадился на восточном, морском побережье полуострова Комалсандан, двинулся к городу, но в пути наткнулся на большой японский заслон, ведет бой, может прислать только минометный взвод. Но мы и этому были рады. Кроме минометчиков, к отряду подошло около двух взводов из нашей роты автоматчиков, а отправившиеся в район порта разведчики разыскали и привели около взвода пулеметчиков — все, что осталось от подброшенной нам на подмогу роты. Выяснилось, что после выброски пулеметчики в темноте наткнулись на японский заслон, много бойцов погибло.

Командир устроил короткое совещание. Решили не сидеть здесь, на окраине, не ждать, пока вокруг, накопятся японцы.

Во второй половине дня сводный десантный отряд спустился в город. До центра дошли беспрепятственно, потом то в одном месте, то в другом стали натыкаться на японцев. Очень пригодились минометы. Ими выгоняли самураев из-за заборов и укрытий, гнали от себя подальше. Приноровились также вышибать их из домов и дворов гранатами. Через пару часов снова добрались до реки, опять заняли ее берег от шоссейного моста до устья.

Около пяти часов вечера возле нас снова стали рваться вражеские мины и снаряды. Нам отвечать было нечем, мины — на исходе. На Комалсандане тоже грохотала орудийная канонада.

На этот раз японцы стали обходить отряд со стороны городских улиц, пытаясь прижать его к реке. Уже в сумерках пришлось отойти от реки, во второй раз бросить дважды завоеванные позиции. Кровью они нам достались. Но неприятель пересиливает огнем, минами и снарядами.

Наш утренний путь через город на этот раз японцы перекрыли. Пытались прорваться еще в нескольких местах — тоже безуспешно. По песчаной косе у залива побежали к месту вчерашней высадки, вырвались из-под обстрела.

На море нерадостная для нас картина: два наших корабля, обстреливавшие позиции японцев на Комалсандане, уходят от его оконечности в море... Мы опять одни, без корабельной поддержки...

Пробились в порт. Полуостров Комалсандан охватывает бухту с востока. Там, где полуостров отрастает от материка, его пересекает узкая лощина от западного берега до восточного. Она вся застроена домами.

Огляделись. Горы подступают к порту совсем близко. На их склонах — японцы. На южной оконечности Комалсандана — вражеские батареи, с другой стороны от нас — неприятельские солдаты, которые пришли следом за нами из города. Где-то за хребтом полуострова, на восточном, обращенном к морю склоне,— батальон морской пехоты.

Мой взвод занял позицию вдоль причалов, взвод Никандрова — перед полуостровом Комалсандан. За ним — бойцы из роты автоматчиков, пулеметчики и минометчики. Если сосчитать всех — чуть более сотни.

Каждый про себя, не вслух, смекает: это место — последний рубеж. Отходить некуда, за спиной — море. Через город на материк, в крайнем случае, можно попробовать прорваться, но выйдут немногие.

Из грузов, балок и прочего выкладываем себе укрытия от пуль и мин.

Отделения Агафонова—рядом со взводом Никандрова. Его задача — не сводить глаз с лощины полуострова, не позволить, чтобы японцы просочились в стык между взводами. Семен ответил, что живым его с места не сдвинут.

Часам к десяти вечера противник подошел вплотную, опоясал отряд дугой. Концы этой дуги уперлись справа и слева в бухту, середина нависла с высот. Сначала стреляли сверху, потом пулеметный огонь стал спускаться все ниже по склону, прижимая нас к портовым постройкам. Мы отстреливаемся одиночными выстрелами, патронов у нас кот наплакал, надо беречь.

Внизу на склоне накопилось уже немало японцев, а к ним сверху еще ползут. И вот уже три цепи вражеских солдат готовятся к рывку.

Почти без пауз тарахтят наши автоматы и пулеметы, держимся только благодаря их огневому щиту. Нам ни в коем случае нельзя ни подниматься, ни атаковать — иначе всех перебьют. Наше спасение — огнем с места не давать японцам подняться, пойти на нас в атаку. В голове только одна мысль — стреляй, вернее выискивай, куда целиться. Разложили под руками гранаты — отбиваться, если японцы решатся на атаку.

Внезапно, без долгих сборов, хлынул теплый ливень. Неба не видно, из него хлещет будто из решета. Мгновенно всех промочило до нитки. Потоки воды льются не только сверху, она ручьями хлынула со склонов, течет по асфальту, завихряется возле нас и стекает в бухту. Ополаскивает отовсюду — и сверху, и снизу.

А японцы все стреляют, хотя и заметно реже. Но больше не ползут, вспышки замерли на одном месте, дождь и им — не мед...

Дождь поливал почти до часу ночи. Потом стал затихать и наконец утихомирился совсем. Осаждающие опять осмелели, стрелять принялись чаще, кучнее. Сгруппировавшись, кое-где стали соваться вперед. Мы стреляем очередями, а сами все чаще поглядываем на пустеющие диски, на отброшенные в сторону патронные магазины. Руки нет-нет да и сами собой непроизвольно тянутся к гранатам...

Японцы подползли метров на семьдесят. В атаку не поднимаются. Видно, не хватает духу, а может быть, рассчитывают на то, что запасы сил и патронов у нас не беспредельны. Стреляют лежа и что-то истошно кричат.

Это не команды, не воинственный «банзай», скорее всего, предлагают сдаваться. Только бы не бросились в атаку...

У нас по последнему диску или магазину. В ход пошли гранаты. Бережем только противотанковые, на крайний случай. Вынули и положили под руку ножи пистолеты. Светает...

Почему-то с вражеской стороны стрельба поутихла, хотя мы огня не прибавили. Вспышки удаляются. С чего бы это противнику отходить? И тут разнеслась весть, что у входа в бухту показались два наших корабля.

Японцы все шустрее удаляются, из автоматов их уже не достанешь. Мы за ними не гонимся — нет сил. Да и боеприпасы кончились, К тому же, как увидели свои корабли — злость на самураев пропала, на смену ей подкатили вялость, апатия. Черт с ними, пусть улепетывают, далеко не удерут. Отдохнем — настигнем.

Подошли фрегат и тральщик. Встали у стенки, ошвартовались. Командиры спустились по сходням, на пирсе поздоровались с разведчиками. Леонов подозвал меня, велел прислать к нему Агафонова. Я кликнул Семена, тот вырос мигом, как из-под земли.

Семен с командиром корабля поднялся на борт. Вижу, как он объясняет корректировщикам огня, где японцы, куда они откатываются. Корабли развернули орудия и начали стрелять вслед отходящим.

Взошло солнце. Солнце нашей победы, нашего выигрыша в операции. На исходе вторые сутки, как мы в Чхонджине. Нас изрядно погоняли по городу, мы вдоволь побегали и поползали, в боях и перестрелках потеряли немало своих товарищей. Но силы врага разведали, порт удержали. В бухту входят десантные суда — целый отряд кораблей. Захвачен еще один порт, через который осуществлялась связь Квантунской армии с Японией.

Отряду предоставили трехдневный отдых. На острове Русском отоспались, побрились, привели в порядок одежду, оружие. Диски опять заполнены патронами, гранаты — в сумках. Провели взыскательный разбор операций в корейские порты.

Радио сообщило о том, что император заявил о капитуляции Японии. Нам отбоя боевой готовности не объявляют.

19 августа 1945 года отряд отплыл в новый поход, Конечную цель не назвали, но сказали, что сделаем на сутки промежуточную остановку в Чхонджине.

Пострадал Чхонджин от боев и пожаров весьма основательно. Торчат остовы сгоревших зданий, стены уцелевших домов испещрены выбоинами от осколков. Улицы завалены битым кирпичом, стеклом, разным хламом. Нет электричества, не подается вода, ее доставляют в бункерах кораблей и судов и раздают по строгому лимиту. Но горожане толпами возвращаются к своим очагам. Каждый день на расчистку города выходит все больше и больше людей.

Жизнь входит в мирную колею, но она ставит множество вопросов. Корейцы спрашивают, можно ли им безбоязненно поселяться в своих жилищах или лучше пока отсиживаться в горах. Они хотят знать, взыщет ли советское командование с тех, кто в сумятице боев взял кое-что из японского имущества. Запасались корейцы в основном рисом, фасолью и другими продуктами. Объясняют, что изголодались за долгие годы, чашка риса им дороже любых шелков, Приводят пословицу: «Алмазные горы хороши, когда сыт».

Волнуют корейцев многие проблемы. Власть в их стране несколько десятилетий принадлежала японцам, теперь им надо брать ее в свои руки. Уже созданы городское самоуправление, народная милиция, но трудностей пока не убавляется.

Каждый день по многу часов длятся демонстрации и митинги горожан.

Развеваются красные флаги, висят лозунги, играет музыка. Люди словно сбросили оковы. И в то же время нас смущает, когда видим, как при встрече с советскими воинами мужчины и женщины издали начинают кланяться в пояс. Мы еще не разобрались, что это такое — традиционная восточная почтительность или последствие долгого колониального ига японцев.

На этот раз свою задачу отряд узнал еще в Чхонджине, до выхода в море.

Нам предстояло утром 21 августа высадиться на причалы порта Вонсан, крепко уцепиться за берег. Постараться взять в плен старший командный состав гарнизона, не удастся — изолировать его. Сложится обстановка благоприятно — на берег высадится большой десант. Если японцы вознамерятся дать ему бой в море или на берегу, большой десант в бой не станет ввязываться, повернет обратно. Командование десанта будет принимать решение о высадке или возвращении назад в зависимости от того, что сообщит об обстановке в городе наш отряд.

Вонсан — самый крупный город восточного побережья Кореи, в нем полтораста тысяч жителей, много заводов, здесь сходятся железные и шоссейные дороги, морские пути. Всякого военного люду, по данным разведотдела, до восьми тысяч. В порту базируются большие и малые военные корабли, на окраине города находится военный аэродром. Подступы с моря стерегут тяжелые береговые батареи.

От Чхонджина до Вонсана 350 миль — путь не близкий. Пока катера мчались к цели, разведчикам разрешили отдыхать. Расположились — кто в кубриках, кто на палубе.

На рассвете в море стали попадаться рыбацкие суденышки. С каждой милей их становилось все больше и больше. На парусах, сплетенных из соломки, нарисованы яркие цветы, драконы, фантастические ящеры. Рыбаки приветливо машут руками, что-то радостно кричат, улыбаются.

Подошли к заливу Ионхынман. В узкой его горловине — острова, утыканные батареями. Моторы тихонько проворачивают винты, катера крадучись проходят мимо. Комендоры и пулеметчики приникли к прицелам.

Прошли горловину, и моторы взревели на полных оборотах, помчались к причалу.

Привалили. Поблизости пришвартованы три транспорта, много шхун и джонок. Военных кораблей не видно. Отработанным приемом отряд мигом высадился на берег, бегом устремился в город. Кругом все тихо. Разведчики не услышали ни одного выстрела.

В припортовой части города расспросили первых же встретившихся нам жителей, где японские штабы.

Корейцы вели себя настороженно, боязливо, но ответили. Сверились с планами-картами. Многое совпадало.

Взвод Никандрова повернул в северную часть города, командир отряда с двумя отделениями и группой управления пошел к почте и телеграфу, а по двум соседним параллельным улицам — мой взвод.

На городских улицах народу было больше, люди вели себя смелее и приветливее. Через два-три квартала Леонов через посыльного позвал мой взвод к себе.

Подошли к комендатуре. Вышедшим представителям заявили, что вблизи города в море стоит отряд советских кораблей с десантом, что гарнизону предлагается сложить оружие. Из дома вынесли стол, стулья. Пришлось сесть за стол напротив японцев. Снова предъявили требование о капитуляции. Японцы ответили, что они подчиниться не могут. На это им без особых церемоний и посольских учтивостей сказали: их император заявил о капитуляции Японии, наше дело — не уговаривать, а принять сдачу оружия и пленение. Иначе будет применена сила. Тогда японский офицер объяснил, что он представляет лишь комендатуру, власть его на гарнизон не распространяется. Вести переговоры о капитуляции могут только командир военно-морской базы и начальник сухопутной обороны.

...К командованию гарнизона направились участвовавший в операции подполковник Инзарцев и взвод Никандрова. Шли по асфальтированной дороге к вершине холма, где за укреплениями обосновался штаб. Разведчикам было приказано утроить внимание, оружие держать наготове, но слишком его не выпячивать, первым огня не открывать.

На перекрестке, широко расставив ноги и держа в опущенных вниз руках винтовку, застыл японский солдат. Его обошли с двух сторон, не сказав ни слова, будто это манекен или статуя.

Через полсотни шагов дорогу преградили два станковых пулемета. Солдаты припали к прицелам, а офицеры присели в кюветах. По спинам у разведчиков забегали мурашки. Нажмут японцы на гашетки — глазом не моргнешь, как расстреляют в упор. Ни обсуждать, ни командовать некогда. Только привычка понимать командира без слов подсказала, как действовать. Не останавливаясь, не замедлив даже шага, не обращая на пулеметчиков никакого внимания, прошли вперед.

Приблизились к запертым воротам, у которых стояли двое солдат с винтовками. И с ними не обмолвились ни словом, лишь остановились на несколько мгновений, подождали, пока подойдут остальные.

Ворота распахнулись, показался офицер, спросил, что нужно. Ему ответили, что надо видеть командование гарнизона. Он безмолвно повернулся и ушел докладывать. Ждали минут двадцать. Смутная тревога шевелилась в груди.

Ворота отворились снова. За ними стояло несколько офицеров, впереди — полковник. Он отрекомендовался комендантом крепости. Адъютант поставил позади него раскладное креслице, полковник чинно, неторопливо сел, поставил между ног шашку, оперся руками на ее эфес и сказал, что готов слушать.

Ситуация, в понимании дипломатов, острая: японец сидит, а победители, требующие капитуляции, стоят перед ним.

Инзарцев, как старший по званию и положению, хотя и был, подобно всем разведчикам, не в военной форме, а в полуспортивной, полуштатской одежде, заявил, что он и его спутники представляют здесь десант Тихоокеанского флота, что он уполномочен принять от японского гарнизона капитуляцию. Командованию гарнизона предлагается прибыть на советский корабль для ведения переговоров: где и в какой очередности сдаваться, куда складывать оружие.

Слегка кивнув головой в знак понимания, японский полковник сказал, что о требовании советских представителей будет немедленно доложено начальнику гарнизона, затем встал и прямой, важный, напыщенный зашагал в штаб. За полковником последовал адъютант со стулом, за ними — остальные офицеры.

Разведчики повернули обратно. От штаба к порту пошли группами по два-три человека по узким боковым аллеям, а затем по разным улицам. Сделано это было для того, чтобы их трудно было сосчитать.

Когда Никандров с несколькими разведчиками шли по набережной канала, с мостика им навстречу ступил взвод солдат. Японцы от неожиданности так опешили, что в первые мгновения не нашлись, что делать. Воспользовавшись замешательством, разведчики отобрали у них оружие и побросали в воду. Пока разоружали, место этой забавной и рискованной сцены окружили горожане. Видя, как бесцеремонно обращаются русские с их недавними повелителями, корейцы от души смеялись, потешаясь над обескураженными вояками.

...Время повернуло за полдень. Солнце нещадно печет, прожаривает через пилотку. Отряд, разбившись на крохотные группки, все еще один в большом городе со многими тысячами японцев. Городские жители приветливы, стараются заговорить, с готовностью отвечают на вопросы. Но улицы немноголюдны, двери, калитки, ворота затворены, магазины закрыты. Лишь изредка проедет одиночная машина или продребезжит повозка.

Когда попадаются безоружные японские военнослужащие поодиночке и группами, проходим мимо них молча, как бы не заметив.

В третьем часу дня в порт вошел тральщик, встал у  причала. На нем прибыли командир отряда кораблей, командир десантного отряда, один из старших офицеров разведотдела, два взвода морских пехотинцев. Командование сошло на берег, а матросы и десантники остались на корабле.

Разведчики к этому времени собрались в порту. Доложили командованию десанта, что делается в городе, как проходили переговоры с японцами. Было решено: до пяти часов вечера — времени, назначенного для прибытия в порт командования японского гарнизона,— десант на берег не высаживать, но корабли с ним подтянуть к городу.

Корабли еще не причалили, а из города потоками хлынули в порт колонны людей. В руках — белые полотнища с иероглифами, красные флаги. Толпа заполнила причалы, припортовые улицы. Люди взобрались на, изгороди, крыши, штабеля грузов. Начались митинги. Ораторы о чем-то горячо говорили. Переводчики объяснили, что они благодарят Красную Армию за освобождение.

...Время явки командования японского гарнизона для переговоров истекло. Оно в порт не явилось.

Узел связи десанта, находившийся на эсминце «Войков», принял из штаба флота радиограмму. Десанту было приказано проявить твердость, ни на какие уступки не соглашаться, требовать незамедлительной и полной капитуляции со сдачей всего оружия. Гарнизон разоружить, всех военнослужащих взять в плен.

Разведчики снова были направлены в штаб гарнизона с заданием: доставить японское командование в порт. Выполнять задание отправились командир отряда и его замполит, взяв из каждого взвода по отделению. Н« этот раз разведчиков провели в здание штаба. Но командир военно-морской базы и начальник сухопутной обороны капитулировать не соглашались, придумывая все новые и новые уловки. Неизвестно, чем закончились бы эти переговоры, если бы японское командование неожиданно не известили, что в порт высаживается десант.

Только тогда они стали послушнее, согласились немедленно отправиться на переговоры. Шли неторопливо, пытаясь сохранить на лице маску спокойствия и достоинства. Переводчик по этому поводу заметил: «Когда быка ведут на убой, он не торопится».

Возле корабля оказалась всего одна рота морской пехоты. Это о ней, когда она спускалась по трапам на пирс, доложили в японский штаб. Весь остальной десант все еще оставался на кораблях.

Стемнело. В городе стали зажигаться огни. Корейцы разошлись по домам.

А на эсминце японцы по-прежнему изощрялись в хитростях. Их цель была очевидна: как можно дольше тянуть волынку, выиграть время, мало ли что изменится: может быть, союзники договорятся отпустить их домой или от их начальства поступит приказ капитулировать — тогда позор пленения ляжет не на их головы, а на тех, кто им приказал это сделать.

Приближалась ночь. Чтобы обезопасить корабли от нападения с берега, был высажен весь десант. На порт и город корабли направили прожекторы, орудия.

Через некоторое время наблюдатели доложили, что к десанту стягиваются японские солдаты. Наш отряд и роту автоматчиков направили в южную часть порта. Мы увидели, как японцы плотными цепями, с оружием в руках, спускаются к стоянке кораблей. Вместе с автоматчиками взяли оружие на изготовку.

К этому времени на эсминце командира морской базы, начальника сухопутной обороны и их высоких соратников предупредили, что при малейшей попытке нападения на десант они будут немедленно расстреляны, а корабли обрушат всю мощь артиллерии на японские войска. За гибель людей и разрушения в ответе перед народом будут они. Японский адмирал сначала заметался, а потом направил через своего офицера связи приказ войскам остановиться, не допускать кровопролития. Японцы замерли на месте, с десантом больше не сближаются, но и обратно не отходят. На нескольких припортовых улицах на тротуарах с одной стороны застыли с оружием на изготовку десантники, а с другой в такой же позе — японцы. Оружие направлено друг на друга. Пока оно не стреляет. Ведется тягостная психологическая война... У кого окажутся крепче нервы... Так стоим час, второй, третий...

Японские командиры сидят под охраной в салоне и в каютах, офицеры связи — тоже на корабле. Их контакты с японскими подразделениями возможны только через советских офицеров и переводчиков.

В тишине ночи раздались гудки паровозов, перестук колес. Заподозрили, что это не случайно. Выделили из отряда группу подрывников, доставили их на катерах к южному берегу бухты. Там они высадились, пробрались к железной дороге, взорвали два небольших моста, отрезав составам путь на юг.

Кончилась ночь, стало светать. А на припортовых улицах по-прежнему напротив друг друга стояли десантники и японцы. Ноги и руки затекли, все тело налилось свинцом от многочасовой неподвижности. Японцы тоже устали, в нескольких местах они больше не стояли цепью, сбились кучками.

В порту оживление. Десятки джонок, подняв паруса, выходят на лов. Пусть русские и японцы разбираются, воевать или не воевать, а корейцам надо ловить рыбу, кормить себя и детей.

Командир десанта приказал прекратить неподвижное стояние, оттеснить противника в город и на окраины. Десантники сделали вперед шаг, другой, третий... Японцы стоят на месте. Еще несколько шагов... Корабельные орудия шевелятся, наводят... Шеренги противника попятились. Моряки опять приблизились к ним. Японцы снова отошли. Так шаг за шагом, с улицы на улицу, вытеснили их через центр города на окраину.

Отряд разведчиков затребовали обратно в порт, к стоянке кораблей. Нашлось новое срочное дело: отправиться на аэродром, захватить самолеты, заставить капитулировать военно-воздушную базу.

На катерах перешли к берегу полуострова Кальма. Бегом проскочили на взлетную полосу, залегли в траве, в низкорослом кустарнике. В разные стороны нацелили пулеметы и автоматы. Пара отделений побежала осматривать капониры и ангары. Исправных самолетов там не оказалось.

Офицеры направились к штабу военно-воздушной базы. Раскурили свои трубки — волнение все же пробирает, мало ли чем может обернуться это шествие по аэродрому.

Навстречу подъехал японский офицер на велосипеде.

— Приказываю всем покинуть аэродром. Иначе будет открыт огонь,— говорит он по-русски.

— Приказываем теперь мы. Вы должны исполнять наши приказы,— ответил на ходу командир.

Японец поплелся следом, придерживая рукой велосипед. Возле штаба его послали вызвать на улицу для переговоров командира базы. На исполнение дали двадцать минут.

С десяток разведчиков встали вокруг командиров — и для представительности, и для охраны. Затянулись трубками и матросы. Часы отстукивают тягостные, тревожные минуты. Но надо держаться уверенно, невозмутимо.

Минут через пятнадцать из штаба появился его начальник в сопровождении двух младших офицеров. Потребовали от него капитуляции военно-воздушной базы, сдачи в плен ее личного состава, передачи десанту самолетов, техники, имущества. Полковник тоже попытался устроить жвачку из переговоров, но ему дали тридцать минут и посоветовали не тратить их попусту.

Назначенный срок еще не истек — из штаба вышел офицер и пригласил наших командиров к полковнику. Пришлось идти. Перед уходом Леонов предупредил командиров взводов: если прозвучит хотя бы один выстрел, немедленно уводить отряд с аэродрома, постараться присоединиться к десанту.

В штабе полковник заявил, что офицерская честь не позволяет ему капитулировать перед младшими по званию. Ему ответили, что он капитулирует не перед сидящими здесь офицерами, а перед Советскими Вооруженными Силами. И тут случилось совершенно непредвиденное: над базой просвистело звено советских истребителей. Как потом выяснилось, они вели разведку и тут оказались случайно. Но их появление было удивительно кстати. Оно так подействовало на полковника, что он сразу обмяк, заплетающимся от волнения языком ответил, что подпишет акт о капитуляции. Его приказ передали по радио по всей базе.

На летном поле первыми выложили пистолеты офицеры штаба, за ними потянулись остальные. Гора винтовок, карабинов, пистолетов, шашек стала расти. Сдавшие оружие отходили в сторону и становились в строй. Когда стало заметно, что пленные устали стоять, им разрешили сесть.

В плен сдалось более тысячи двухсот человек. Оружие сложили в машины, отправили в порт. Туда же направились колонны сдавшихся.

А в городе все оставалось по-прежнему. Около пяти часов вечера возле железнодорожной станции несколько сот японцев попытались пробиться к путям и захватить эшелоны, чтобы прорваться на юг, а оттуда переправиться в Японию. Но им не дали осуществить этот замысел. В шесть часов вечера командование японского гарнизона все же подписало акт о капитуляции.

Еще три дня разведчики вместе с остальным десантом разоружали гарнизон. Восьмитысячное войско превратилось в скопище пленных. Около четырехсот офицеров сложили оружие. Более пяти тысяч винтовок, свыше трехсот пулеметов, почти тридцать береговых орудий и десять батарей полевой артиллерии стали трофеями.

Наш Отряд особого назначения был только частицей тех сил, которые обеспечили победу над милитаристской Японией, разгромили ее войска на территории Манчжурии и Северной Кореи. А ведь считалось, что японцы достаточно сильны, чтобы защитить захваченные материковые территории. И людей, и техники было с лихвой. Но события сразу стали развиваться столь стремительно, прорывы советских войск в Манчжурию были столь глубоки, что спутали все ожидания японского командования, которое рассчитывало вести бои в приграничных районах. А тут еще как гром среди ясного неба обрушились донесения о высадке морских десантов на Сахалине и Курильских островах, в Корее, воздушного — в Пхеньяне.

За особую воинскую доблесть, смелость и решительность в разведке, за боевое мастерство наш отряд преобразовали в гвардейский. Он стал именоваться гвардейским Отрядом особого назначения. Его дважды упомянули в приказах Верховного Главнокомандующего в числе наиболее отличившихся в войне на Дальнем Востоке частей и кораблей. Для такого небольшого отряда —  это наивысшая честь.

Всех участников разведывательных операций заслуженно отметили самыми высокими наградами. Виктор Леонов удостоился второй Золотой Звезды Героя Советского Союза. Получил звание Героя Советского Союза Александр Никандров. К боевым наградам Семена Агафонова после этих операций прибавился третий орден Красного Знамени.

...Родился Семен Агафонов на берегу Белого моря. Служил на Баренцевом, на Японском. Последние годы провел на Черном, в Евпатории.

Александр Никандров после войны долго жил в приглянувшемся ему в молодости Мончегорске, а потом вдруг сменил Север на Сибирь, обосновался в Омске. Работал на заводе. Нет-нет да и навещал Мурманск, другие дорогие ему места Заполярья.

Больше четырех десятков лет после войны проскочили как мгновение. Мы не заметили, как состарились, стали пенсионерами. Давно уже никто из моих соратников не служит на флоте. Трижды провели большой сбор, прошли по местам боевых походов, погоревали над могилами друзей.

Год от года когорта наша все больше редеет. На последнюю встречу, приуроченную к пятидесятилетию Северного флота, нас не собралось и полтора десятка.

Пробежавшие годы изменили все вокруг. Совсем другой стала Северная Корея, куда мы ходили в разведку. Она просто неузнаваема. Только сопки, реки, береговые очертания остались прежними. Все остальное несравнимо с тогдашним. Мне пришлось побывать в этой стране через тридцать и через сорок лет после наших походов. Поразился тому, что успели сделать за эти годы трудолюбивые корейцы.

На горе Моранбон в Пхеньяне установлен монумент. На нем слова: «Великий советский народ разгромил японских империалистов и освободил корейский народ». В этих словах признательность и Александру Никандрову, и Семену Агафонову, и остальным разведчикам гвардейского Отряда особого назначения, а также всем тем советским людям, которые держали оружие в годы борьбы с фашизмом и японским милитаризмом, работали не покладая рук в тылу.