Содержание материала

Последний десант

 

Подходил к концу октябрь 1944 года. После разгрома немецко-фашистских войск на Западной Лице, у Кариквайвиша, на Муста-Тунтури, в Линахамари и у Петсамо заполярные корпуса и дивизии не давали противнику ни передышки, ни остановки. Сдержать напор наступления враг уже не мог. Ему пришлось отдать Киркенес и уходить по норвежским дорогам дальше на запад.

Что делают захватчики далеко за фронтом, с какой стороны посильнее и побольнее по ним ударить? На эти вопросы, поставленные командованием, предстояло дать ответ Отряду особого назначения.

Отряд разделился на две группы: меньшая должна была выброситься на Варангер близ Вадсё с воздуха и подготовить на берегу место для десанта с моря, а большая — высадиться на это место.

Хмурой осенней ночью наш отряд на двух катерах отправился в море. Холодный крупный дождь еще не успел погасить волну, что вздыбил и разогнал за несколько дней штормовой ветер. Парашютная группа была выброшена на двое суток раньше, но на связь почему-то не вышла.

К норвежскому берегу подошли в полуночный час. Условного сигнала парашютистов не увидели, сколько ни вглядывались в кромешную тьму. Ждать не имело смысла, надо было высаживаться.

Катера несколько разошлись друг от друга, чтобы в случае засады на берегу разведчики не попали в ловушку всем отрядом, крадучись приблизились к берегу, выбросили сходни. Через минуту прибрежные камни спрятали высадившихся.

Берег оказался безлюдным. Разведчики вскоре собрались и по команде командира направились в глубь полуострова, на плато, куда прыгали воздушные десантники. Раз они не встретили отряд, значит, что-то случилось, следует их искать. Только под утро оказались на месте.

Как только небо стало сероватым от предутреннего рассвета, отряд развернулся цепью и стал прочесывать плато. Часа через два нашли троих десантников — Сергея Григоращенко и двух норвежцев-радистов.

— Вы только и есть от всей группы? — спросил у Григоращенко командир отряда Виктор Леонов.

— Да, трое...

— А остальные где?

— Не знаем. Командир погиб. Остальных не видели.

— Расскажи все по порядку,— попросил Леонов.

...В полете командир группы капитан 3 ранга Лобанов объяснил задачу: им предстоит высадиться на плато, севернее Вадсё, выйти на побережье, выяснить, есть ли в мелких селениях оккупанты, много ли их. Если крупных вражеских частей поблизости нет, корабли охраны не бороздят возле берега — подать сигнал на высадку с моря основной части отряда. Лобанов показал на карте, где собраться, если ветром разнесет далеко друг от Друга.

Летели часа полтора. В небе поблизости стали рваться зенитные снаряды. Командир экипажа не стал рисковать людьми, повернул назад. После приземления разведчики остались в самолете. Командир группы вернулся через полчаса, сообщил, что из штаба флота приказали высадить группу во что 6ы то ни стало, зенитный огонь обойти стороной. Снова взлетели.

Около половины четвертого утра приблизились к цели. Сперва прыгнули Агафонов, Пшеничных и Зубков. За ними — Лобанов. Затем Сергей Григоращенко столкнул в люк груз, выпрыгнул сам.

Когда Сергей коснулся ногами земли, не устоял, заскользил куда-то вниз, ударился о камни. Ветер тащил его за парашютом, бил о валуны. Кое-как дотянулся до голенища, вытащил нож, отрезал стропы, встал. Осмотревшись, увидел, что слева и справа — крутые гранитные склоны ручья. Пошел искать пологий скат. Когда выбрался на плато, понял, что ветром его отнесло от первой тройки не менее чем на километр.

Прежде чем искать остальных, надо было найти мешок с боеприпасами и продовольствием. Сергей сделал шаг-другой и вдруг ощутил такую острую боль в ногах и пояснице, что даже присел. Это дали себя знать ушибы, которые сгоряча не почувствовал. Стал чуть ли не ползком обыскивать округу. Минут через сорок руки наткнулись на мешок.

Небо на востоке стало светлеть. Полежал, перекурил, размышляя о том, где искать своих.

Хорошо замаскировав груз, Сергей отправился в путь — к условленному месту сбора. Шел от камня к камню, стиснув от боли зубы. Когда впереди увидел белый купол парашюта, пополз к нему. Приблизившись почти вплотную, приподнялся, чтобы посмотреть, и сердце дрогнуло. На большом замшелом камне неподвижно лежал командир группы Лобанов. Не было никаких сомнений, что капитан 3 ранга мертв.

Григоращенко закурил, стал думать, что делать дальше. Вдруг краем глаза правее себя увидел, как мелькнул и скрылся за камнем человек. Несмотря на мучительную боль, броском распластался возле валуна, мгновенно нацелил в сторону опасности автомат. Но человек, скрывшись за камнями, больше не показывался. Оглянулся назад — через расщелину между валунов на него уставилось дуло автомата. Автомат наш — ППШ, не шмайсер. Изо всей силы заорал в ту сторону:

— Вылазь, я Сергей!

Человек с автоматом поднялся в полный рост. Григоращенко узнал радиста-норвежца. Тот крикнул по-норвежски, из укрытия вышел норвежец. Это был второй радист.

Втроем стали обсуждать, что делать. Хуже всего было то, что в момент приземления повредило рацию. Радисты долго ее ремонтировали, но смогли добиться только односторонней связи. Передали на базу, что с ними случилось, что будут продолжать поиск остальных товарищей, но ответной радиограммы принять не смогли.

День разыгрался, выглянуло солнце. Достали из планшета карту, сориентировались. Выходило, что сели сравнительно недалеко от того места, которое было намечено для сбора парашютистов. Решили пока никуда отсюда не уходить, в надежде, что подойдут остальные. Тем более, что Сергей идти почти не мог.

Весь день норвежцы искали остальных, но напрасно. Когда стемнело, вернулись к Григоращенко.

На рассвете радист, что лежал в дозоре, заметил, как в их сторону катится длинная людская цепь. Разбудил товарищей. Приготовились к бою. Но когда цепь приблизилась, узнали своих...

Как ни торопило время, а выяснить судьбу остальных воздушных десантников надо было непременно. Леонов приказал возобновить поиск. Весь день мы методически обследовали окрестности. Только в сумерки возвратились к тому месту, где нашли Григоращенко и радистов.

После недолгого отдыха разложили по рюкзакам боеприпасы и продукты, выброшенные с самолета, завернули в парашют тело капитана 3 ранга Лобанова и пошли берегом ручья к побережью. Тело Лобанова несли на плечах.

На привале связались по радио с базой, сообщили о безуспешности поисков. В ответ было приказано в короткий срок выяснить обстановку на побережье в районе Вадсё и донести.

Это значило, что к берегу надо было идти ускоренным маршем.

На высоком сухом месте похоронили Николая Лобанова. Холмик обложили камнями, на большой каменной плите кинжалами выдолбили фамилию русского морского офицера, отдавшего жизнь на земле Норвегии.

Около полуночи вышли к небольшому поселку Кумагвер, находящемуся между Вадсё и Вардё.

В селении ни движения, ни огонька. Но вид у поселка жилой. Никаких следов заброшенности или запустения. Скорее всего, жители глубоко спят после дневных забот и тревог.

Выставили дозоры на шоссе по обоим концам селения. Подошли к ближнему дому, постучали. Открыла женщина средних лет. Не испугалась, не закричала, не захлопнула дверь перед незнакомыми людьми с оружием. Норвежки умеют владеть собой.

Объясняем, что мы — русские, спрашиваем, нет ли в поселке немцев. Дверь распахивается настежь, хозяйка ведет нас в дом.

Вскоре в комнату вошли еще три женщины: две молодые и пожилая — но прямая, крепкая. Молодые одеты в брюки и пушистые пестрые свитера, на плечи накинуты не то шали, не то пледы.

Мы поздоровались, сказали, кто мы и зачем пришли, попросили согреть воды.

Старшая из женщин вышла и через некоторое время привела троих сыновей и мужа. Теперь все взрослые большой рыбацкой семьи были в сборе.

Женщины начали хлопотать у плиты, кипятить воду. С мужчинами раскурили по трубке. Табак у нас ароматный, настоящий трубочный. Наши собеседники табаком' довольны, хвалят его, благодарят за удовольствие. Говорят, что они много лет не курили такого вкусного табака Спрашиваем хозяев, что знают они о немцах, слышали ли о наступлении советских войск на севере, опасно ли идти по дороге до Вадсё.

Беседуем с помощью нашего переводчика Туле, бойца норвежского Сопротивления.

Узнаем, что норвежцы ждали нашего появления со дня на день. Как ни карали оккупанты за слушание радиоприемников, правдивые вести из-за моря доходили не смотря ни на что. К тому же норвежцы в последние дни видели, как от Вардё к Вадсё безостановочно шли немецкие колонны машин.

Наши собеседники полагали, что из Вардё оккупанты ушли. За вчерашний день по дороге оттуда не прошел, не проехал ни один немец. Но точно они не знали — телефон не работает, столбы повалены, провода оборваны. Остановились немцы в Вадсё или ушли дальше — им тоже неизвестно. Но откатывались в сторону Вадсё.

Пока беседовали, в комнату набилось полно народу. Это приходили все новые и новые соседи. Все хотели своими глазами повидать пришедших уже в открытую русских, узнать от них достоверные вести с фронта.

Пьем горячий чай и рассказываем о том, какой погром устроен оккупантам здесь, на севере, что нынешней осенью наши войска очистили от немецко-фашистских захватчиков всю советскую землю, что Красная Армия переступила границы некоторых соседних государств.

О десантниках, высадившихся позавчера с воздуха, поморы ничего не говорят. Нет сомнения, что тут они не появлялись, искать их надо где-то в других местах побережья.

О том, что случилось с остальными, узнали, когда вернулись в базу.

...Андрей Михайленко прыгал последним. Как только повис под куполом парашюта, обратил внимание, как быстро сносит его в сторону. При приземлении его так ударило о камни, что он потерял сознание.

Когда пришел в себя, ощупал руки, ноги — кости были целы. Но ссадин и ушибов было много. Поднялся, собрал парашют, зарыл его. И пошел в ту сторону, где, по его разумению, могли оказаться остальные. Никого не нашел, не увидел ни одного следа. Понял, что ветром его отнесло далеко и от группы он отбился основательно. Решил идти к Вадсё — оттуда ближе к материку, к наступающей по побережью армии.

Шел трое суток — один-одинешенек среди заполярного безлюдья. Попадались лишь небольшие стада оленей. На четвертые сутки с высокого хребта увидел широкую долину, а на ней — несколько шалашей. "Сел возле камня, задумался: идти к шалашам или нет? Друзья там или враги? Потом достал из рюкзака консервы, флягу, плотно подзаправился. На душе стало веселее. И все же с сомнением смотрел на шалаши. Наконец сказал себе: семи смертям не бывать, а одной не миновать, автомат заряжен, гранаты есть, дешево жизнь в случае чего не отдам. Встал и медленно, настороженно двинулся к шалашу. Потом пересилил себя и кинулся чуть не бегом. Постучала дверь. В окно выглянул человек — лицо худощавое, вытянутое, нерусского облика. Нажал на спусковой крючок автомата, хотел прострочить очередью. К счастью, затвор оказался на предохранителе. В запальчивости Михайленко круто, по-русски, рванул в бога и в богородицу. Дверь распахнулась и на улицу выскочили трое. Андрей отпрыгнул, вскинул автомат, но ему крикнули: «Стой, свои...»

Не опуская автомата, Михайленко оглядел их, спросил, кто такие. Оказалось, это — экипаж штурмовика, сбитого над Варангером, и норвежец-патриот, приютивший летчиков после долгого пути. Назвались друг другу. Летчики Петр Смородин и Юрий Потехин, норвежец Сверре Бьерве.

Вчетвером, да еще не безоружным, а с автоматом и гранатами, можно было действовать смелее. Сверре Бьерве вызвался сходить в разведку. Пока ждали, над нимИ несколько раз пролетали свои самолеты. Подавали им сигналы, однажды даже показалось, будто самолет в ответ качнул крыльями. Но самолет тут, в сопках, не сядет.

Возвратился Бьерве. Сообщил, что оккупанты бегут из Вадсё, взрывают мосты, топят суда, угоняют людей. После таких вестей усидеть на месте было не под силу. Сразу же отправились в путь. Бьерве привел их в один из поселков на побережье, свел с людьми из Сопротивления. Те помогли добраться до поселка Хибю, нашли мотобот. Вскоре мотобот вышел в море, взял курс на Рыбачий. На нем, кроме Михайленко, Смородина и Потехина, на Родину отплыли два бежавших из плена солдата.

На рассвете показались берега Рыбачьего. Навстречу шел тральщик. Световыми сигналами с мостика их запросили, кто они такие и куда следуют. Фонаря на боте не было, ответить нечем.

Не снижая хода, продолжали идти на сближение со встречным кораблем. Как сошлись на полкабельтова Михайленко флажным семафором написал, что они — русские моряки и летчики, идут из Норвегии на Рыбачий а бот и команда — норвежские. С тральщика приказал идти следом за ними.

Более дальним, кружным путем добрались до Полярного Агафонов, Зубков и Пшеничных.

Они прыгали с самолета первыми. Только парашюты раскрылись, десантников понесло в сторону, ветер начал рвать полотнища. Сообразили, что у земли надо отрезать стропы ножами. И все же ушибов каждому досталось изрядно.

На земле сразу сошлись вместе. Уселись ждать, когда подойдут прыгавшие следом. Прождали с полчаса — никто не явился. Разложили карту, положили на нее компас, прикинули, где должно быть место сбора. Пошли туда.

По небольшому квадрату ходили до утра. Никого не нашли. Вокруг — только неподвижные сопки и снег.

Направились к тому месту на побережье, где намечалась встреча с отрядом.

Семен Агафонов настоял на том, чтобы идти в Вадсё. Если там отряда не окажется, то обойти западную оконечность Варангер-фьорда, повернуть на Киркенес, там искать пути к своим войскам.

Шли в стороне от дороги. Потом руслом небольшой речушки повернули к морскому побережью. Наткнулись на землянку. В ней прятался красноармеец, бежавший из плена. Пока разговаривали и кормили красноармейца, к землянке подошли трое норвежцев. Двое из них вызвались отвести русских в Вадсё известными им тропами. В пути к ним пристал еще один бежавший из плена красноармеец. Когда дошли до Вадсё, немцев там уже не было. Они убрались восвояси. К вечеру прибыл бот и доставил Агафонова, Пшеничных и Зубкова в Киркенес.

Так обошелся с парашютистами штормовой ветер.

...Дмитрий Кожаев принял радиограмму и вручил ее командиру отряда. Командование флотом изменило задание. Вместо Вадсё отряду приказано быстро добраться до Вардё и разузнать, что там делается. Если немцы уже убрались оттуда — установить связь с норвежскими властями и помочь в охране порядка. Если же оккупанты еще держатся за этот островной порт — узнать, много ли их там и что они намереваются делать.

Собирались мы идти на запад, теперь велено повернуть в другую сторону — на восток. С нами вызвались в путь сыновья хозяина дома и еще трое молодых норвежцев. Немцы, отступая, взорвали мосты, а они — люди местные, хорошо знают все переправы. С ними легче будет добраться до цели.

Распрощались с гостеприимными жителями и с тремя нашими товарищами: в поселке оставили Сергея Григоращенко и еще двух разведчиков.

Командир отряда Виктор Леонов перекинул через плечо ремень маузера, сдвинул вперед по поясу пистолет и зашагал в голове отряда. Рядом с ним — его связные и наши добровольные проводники. Потом шел взвод Никандрова, замыкал колонну мой взвод.

Командир отряда сразу взял быстрый темп. Ходить он напрактиковался, за войну отмерил ногами столько, сколько иному не удается за всю жизнь. Преодолеет с ходу речушку и, не останавливаясь ни на минуту, следует дальше. Пока переправляется на другой берег взвод Никандрова — мои ребята стоят и ждут. Переберемся мы через бурный поток, а остальные уже ушли на километр-полтора. Бежим, догоняем. Только успеем настичь их и войти в ритм марша — опять переправа, после нее опять рывок. Это изматывает моих ребят. Они — потные, разгоряченные.

Начинает светать. По каким-то неведомым нам каналам связи молва о русских моряках опережает отряд. В селениях все жители, и млад и стар, высыпают на улицу, выстраиваются по обе стороны дороги, приветливо машут руками, и по-своему, и по-русски благодарят за освобождение. Женщины на ходу передают откуда-то добытые цветы. Люди будто захмелели от счастья, откровенно и горячо выражают свой восторг. К отряду пристают все новые и новые люди. Обрастаем ими как снежный ком. Они шагают и по сторонам, и впереди, и сзади — опоясали нас со всех сторон.

Радостное возбуждение охватило и нас. Идти стала легче, вроде и груз полегчал, забылось, что идем шестой десяток километров.

Эта картина шумной, восторженной, ликующей толпы навсегда врезалась в память.

К полудню ребята моего взвода основательно вымотались. Командир поставил нас в голове колонны, а взводу Никандрова приказал идти замыкающим.

В сумерках дошли до Хиберга. Впереди, за проливом,— небольшой островок, на нем город Вардё — самый северо-восточный город Норвегии. Для переправы туда нужно какое-нибудь суденышко. Но, на нашу беду, ни бота, ни даже баржонки-самоходки поблизости не нашлось. Жители с горечью и досадой рассказывают, как немцы, отступая по побережью, утопили в бухте все рыболовные суда. В бессильной злобе они лишили рыбаков главного орудия промысла.

Пришлось отложить поиски плавсредств до утра.

Ночевать разошлись по домам. Всюду нас ждали радушие и гостеприимство.

Дома у норвежцев, обжившихся на севере, не похожи ни на поморские рубленые хоромины со множеством пристроек и прирубов, ни на бревенчатые пятистенки среднерусской полосы. Они — островерхие, с крутыми крышами. Лес при строительстве используется экономно. Бревна идут только на сооружение каркаса дома. Этот каркас, не массивный, но прочный, обшивается изнутри и снаружи тесом-вагонкой, полости между стенками заполняются теплоизоляционными материалами. Внутренние стены облицованы древесно-стружечными плитами. Поверхность плит — ровная, гладкая, края обрезаны тщательно, поэтому плита с плитой сходятся впритык, в паз и иголку не просунешь.

И топливо норвежцы в этих безлесых местах расходуют рачительно. Кухонные плиты — чугунные, на гнутых, фигуристых ножках — внутри имеют множество изогнутых трубок. Тепло, прежде чем попасть в уличный дымоход, проходит через них, обогревая котелки, кастрюльки, бачки, а на выходе — большой бак с водой для домашних надобностей и на пойло скоту. Обогревательные печки в комнатах — тоже чугунные, в дымоводах столько извилин, что на улицу попадает уж совсем остывший дымок.

За ночь рыбаки-мотористы отремонтировали в одной из укромных бухточек старательно упрятанный бот, а утром пригнали его к причалам Хиберга. На нем большая часть отряда отплыла в Вардё.

Меня с отделением Виктора Максимова оставили в Хиберге. Командир отряда сказал, что на нас возлагается важная миссия — быть советской комендатурой. Немцы едва ли сюда обратно сунутся. Но на всякий случай нам велено наблюдать за морем, следить за брошенными противником береговыми укреплениями.

Вблизи поселка ни орудий, ни военных складов не оказалось. Отправились на позиции береговых батарей, обстреливавших морские ворота Варангер-фьорда. Снаряды этих пушек долетали на полуостров Рыбачий.

Дальнобойные орудия корнями вросли в гранит на высокой скале у самой кромки моря. Поднимались в гору сначала по извилистой дороге, потом по вырубленным в каменной толще ступеням. На искусственной площадке, залитой бетоном, увидели длинноствольные пушки. Осмотрев их, заглянули в бетонированные колодцы, по которым транспортерами поднимались снаряды из подземных артиллерийских погребов, зашли за бронированные двери казематов, потрогали подвесные койки, на которых отдыхала дежурная смена орудийной прислуги. Все сработано добротно, в расчете и на массированную бомбардировку с воздуха и на обстрел с моря.

Вернулись к орудиям. По скобам-ступенькам взобрались на зарядную площадку. Не удержались от соблазна и взгромоздились на один из стволов. Расселись на казеннике, попытались обхватить ногами эту махину, но ноги не достали и до половины окружности.

Надежно устраивались тут оккупанты. Бросать укрепления вовсе не намеревались. Драться за норвежские берега и с моря, и с суши готовились всерьез. Тем не менее, все брошено врагом без боя, покинуто в спешке. И все оттого, что удар немецко-фашистские войска в Заполярье получили такой, после которого для драки не встают. Спасаясь от надвигающейся угрозы окружения и плена, остатки войск противника поспешно покатились на запад.

Постояли мы на краю обрыва, посмотрели в нашу, российскую, сторону, но в сумрачном осеннем дне с низко плывущими тучами берега Рыбачьего не разглядели. Это в ясную погоду он виден хорошо. Горловина тут не широкая. Ее простреливали с того и с другого берегам. Через нее прокрадывались к Киркенесу, к Печенге немецкие конвои. Тут сторожили их и настигали наши подлодки, торпедные катера, тут атаковывали наши бомбардировщики и штурмовики. Через эти плещущие волной ворота ходили мы в десанты в Бос-фьорд, Сюльтв фьорд к маяку Маккёур...

Дом, в котором нас устроили на жительство, стал самым людным местом в поселке. С утра до вечера нем полно людей. Идут, кто поглядеть на русских моря ков, кто поговорить с флотскими разведчиками, о высадках которых на этих берегах ходило немало слухов и легенд. То за куревом, то за большим медным чайником не иссякают разговоры о делах житейских, о проблемах сегодняшних и завтрашних.

Болит душа у норвежцев — какая будет власть и скоро ли. На юге, где еще хозяйничают немцы, у власти правительство Квислинга. Но теперь ясно, что дни его сочтены. Ходят слухи, что в Мурманске со своими кораблями появился король. Он будто бы намерен взять под личное правление освобожденные провинции.

И житейские нужды гнетут людей. На севере земля бесплодная, с нее можно получить только сено. Ловлей рыбы и промыслом зверя жили и живут поморы. Рыбой кормятся. Ее ловят на продажу. Она обувает и одевает их, дает хлеб и топливо. Мукой из рыбы подкармливают скотину. Без рыбы скудеет жизнь. А как теперь ее ловить? Оккупанты все рыболовные суда, которые не присвоили и не угнали, перед отступлением затопили. В дальнее море выйти не на чем. Хочешь не хочешь, а пойдешь к владельцам судовых компаний в кабальную зависимость.

Из Вардё возвратился бот. На нем пришел связной командира отряда, нам велено присоединиться к остальным разведчикам.

Мы сердечно распрощались с радушными жителями поселка, и бот доставил нас в Вардё.

Город почти пуст. Вид у него нежилой, обезлюдевший. Часть горожан успела переправиться на материк, нашла себе убежище в глубине полуострова, остальных угнали с собой оккупанты.

На следующий день в порту ошвартовался катер. На нем прибыли полицмейстер и несколько десятков горожан.

Подошла 27-я годовщина Октября. В столовой одного из домов, пригодной для приема десятков гостей; накрыли столы. Коки наши сервировали их с завидным искусством. На тарелках — лучшая снедь из рюкзаков: консервы, сыр, колбаса, шоколад, галеты. Сняли запрет с фляг со спиртом, разбавили его водой и клюквенным экстрактом в пропорции, к которой примерились давно.

На праздничный лад настроились и горожане. Из каких-то только им ведомых тайников достали они редкостные деликатесы: шпроты, анчоусы, диковинные соленья с пряностями. Нашлось и искристое солнечное вино в узорчатых бутылках.

За стол вместе с нами сели бойцы Сопротивления норвежцы, ходившие с нами в бои и походы.

Поздравил всех нас с праздником, с освобождением Киркенеса, Вардё, Вадсё, земель и вод Финмаркена наш командир. Потом выступил замполит. Нашлись и речистые матросы.

А затем слово попросил один наш старый знакомый, который неожиданно появился в городе накануне праздника.

...Как-то отряд ходил на задание к северным норвежиским берегам. На обратном пути наткнулись на небольшой пассажирский бот. Команда на судне норвежская, но пассажиры — и немцы, и норвежцы. Выход был один: забрать тех и других и доставить на нашу землю.

Один из пассажиров с того бота нам почему-то особенно запомнился, хотя держался он сдержанно, ни во что не вмешивался, спокойно подчинялся всем распоряжениям. Побыв некоторое время на базе, он снова скрытно вернулся на свою землю.

Как и той ночью, он стоял перед нами в теплом, толстом свитере и сером пиджаке. Только теперь мы знали, что это — один из руководителей ЦК компартии Норвегии Ларсен.

Подняв в руке бокал с вином, Ларсен проникновенно, неторопливо говорил о том, что у всех собравшихся в этом скромном зале сегодня незабываемый день. Такие события случаются не часто, они остаются в памяти на всю жизнь. Сразу два знаменательных праздника — годовщина Октября и изгнание с его родины фашистских захватчиков. Норвежцы, говорил он, никогда не забудут свое освобождение. Немало норвежских патриотов за войну побывало на советской земле. Там они учились воевать, поправлялись после ранений, а потом снова возвращались на родину и продолжали борьбу с оккупантами. Этой дружбы, рожденной в общей борьбе, не выветрит никакое время, не нарушат никакие силы.

Прошло еще несколько дней. Боевые действия на севере утихли. Остатки разгромленных немецко-фашистских войск откатились далеко на юг. Нашему отряду было приказано возвратиться домой. Мы еще не думали, что это — последняя операция нашего отряда на севере.

Но оказалось именно так.