Содержание материала

Мужество

 

Ветер дует беспрестанно... Сутки, вторые, третьи… Он с воем, со свистом несется с моря на материк, кружит между сопок, бросается на скалы, стелет по земле кустарник.

Море шумит, бурлит, стонет. Оно вздыбилось волнами, в ярости кидает их на утесы, кипит между камней, откатывается назад, а потом, набрав новую силу, опять бросается сокрушать гранитные исполины.

Небосвод опустился, он будто собирается прикоснуться к земле, темными тучами навис над штормовым морем. Солнце уже много дней не может просверлить своими лучами ни малейшего отверстия в многокилометровой толще облаков. Осеннее ненастье завладело землей.

Уже три месяца полыхает война. На мурманском направлении немецко-фашистские войска начали свое третье наступление. Они не сомневаются, что прорвут и сокрушат оборону на реке Западная Лица. Призрак зимовки на голых заполярных сопках, в блиндажах и землянках, а не в теплых городских квартирах гонит немецких солдат в испепеляющий огонь.

Фронт подался назад, то в одном, то в другом месте образовывались бреши. Опасность прорыва возникала не однажды. На помощь войскам из Архангельска прибыла бригада морской пехоты. Но она еще не воевала, ни одного часа не была в боях, ни командиры, ни бойцы в атаки не ходили. Командующий флотом ради повышения боеспособности бригады решился на нелегкую меру: пожертвовал значительной частью Отряда особого назначения, передав в бригаду командирами взводов и отделений закаленных в боях и походах разведчиков. Командир отряда и начальник разведотдела еле-еле упросили сохранить крохотное боевое ядро отряда. Вот почему в сентябре пришлось срочно набирать в него новых людей, слить воедино оперативные группы. Среди них оказался и призванный из запаса краснофлотец Александр Никандров.

По возрасту Никандров был значительно старше своих сослуживцев — когда попал в отряд, ему шел тридцатый год.

Родился он в деревне Устье Белозерского района Вологодской области. Учиться долго не посчастливилось, сразу за порогом начальной школы ждала трудовая дорога. Земля северная не очень-то плодоносна, а едоков в семье много—всем от мала до велика приходилось работать.

Александру было семнадцать, когда стало входить в обиход слово «индустриализация». Новая жизнь поманила вдаль — уехал из своей деревеньки, подался в леспромхоз. Три года был рабочим, потом окончил курсы, стал мастером.

Отслужив четыре года на Северном флоте, Никандров обосновался в Мончегорске. Здесь, еще за год до войны, взял его на заметку один из командиров разведотдела. Никандров обладал редкой выдержкой и выносливостью, имел меткий глаз и твердую руку, был основателен и немногословен. Все это качества — первейшие для разведчика. Стал лейтенант окольными разговорами выяснять у Никандрова его отношение к разведке. Александр слушал-слушал, а потом сказал: «Что вы мне намекаете, товарищ лейтенант... Пойду туда, куда надо будет». Грянула война, и направили Никандрова не на корабль, а в разведку.

...На стартовой полосе учебного аэродрома будущие разведчики слушали напутственную речь комиссара.

Комиссар говорил о тяжком испытании, обрушившемся на Отечество, и Никандров представил себе всю Советскую страну такой, какой он ее видел на карте. Огромные пространства в Европе и Азии. По-другому он себе Отечество вообразить не мог. До службы на флоте дальше своего района бывать не приходилось. И поэтому, когда слышал слова о Родине, об опасности, нависшей над ней, конкретно мог представить только северные просторы да вологодские луга и леса, синеву озер, деревеньку Устье. Их и готовился защищать.

Третье наступление немецко-фашистских войск на Мурманск также выдохлось, фронт надолго и прочно встал на одном месте. Началась позиционная война, изнурительная, изматывающая. Трудно было тогда предположить, что затянется она на целых три года. Такого испытания не выдерживали, как свидетельствует история, многие армии.

Зато у Отряда особого назначения дел не убавилось. Его группы все чаще стали отправляться в глубокий неприятельский тыл.

Нашим войскам очень досаждали вражеские истребители, базировавшиеся на аэродроме возле Луостари. Еще в конце августа разведчики пытались совершить на него налет, но операция тогда не удалась.

В первых числах ноября лыжная группа отряда отправилась к Луостари на разведку. Для Александра Никандрова это был первый поход в тыл врага.

По сопкам, по равнинам тянулась за отрядом глубокая лыжня. У каждого разведчика за спиной тяжелый рюкзак, сверху на него навьючены меховые куртки и брюки, чтобы спать в снегу.

К ночи небо прояснилось, покрылось звездами. Мороз час от часу крепчал, столбик термометра опустился ниже тридцати пяти. Как ни устали люди—командир вел их вперед. Приказал остановиться, только когда подошли к заброшенному сараю. В нем все же теплее, чем под открытым небом. Выставили охрану и вповалку на промерзлой земле, плотно прижавшись друг к другу, поспали часа три-четыре.

На рассвете поднялись, поели, смазали лыжи и опять пошли на запад.

Днем разыгралась пурга, снег слепил глаза, мгновенно засыпал лыжню, колючий ветер пробирал даже сквозь ватные фуфайки. Шли, низко склонившись, прикрывая лицо от режущего ветра. Самим на ходу было еще терпимо, а спина под рюкзаком даже потела, но стыли руки, ноги.

На исходе третьих суток марша группа приблизилась к цели своего похода. Когда ночной мрак чуть рассеялся, командир выделил две группы, чтобы они приблизились к аэродрому с разных сторон, провели наблюдения.

Группа, в которую входил Никандров, обошла сопку по северному подножию, взобралась почти на самый верх. С высоты как на ладони просматривался весь аэродром. Вооружившись биноклями, разведчики стали изучать его.

Четыре часа из снежного логова разведчики наблюдали за жизнью аэродрома. От долгого неподвижного лежания деревенело тело, коченели ноги и руки. Руки растирали снегом — помогало. А вот ноги согреть было трудно, как ни шевелили пальцами, ни похлопывали нога об ногу.

Когда заметно стемнело, осторожно отползли с места наблюдения, крадучись пробрались к своим. Через полтора часа отряд также тихо, как и подошел, убрался от аэродрома. Лыжня повела в обратный путь.

С моря потянул теплый ветер, он принес промозглую сырость, временами накрапывал дождь. Снег стал липким, лыжи перестали скользить, буквально приклеивались к снегу. Его счищали ножами, кинжалами, но через несколько сотен метров лыжи опять приходилось снимать. Люди выбились из сил.

На привале, когда Никандров вытаскивал из жестяной банки колбасу, сплошь залитую для сохранности жиром, он вдруг подумал: а не попробовать ли смазать лыжи этим салом. Тут же схватил свои лыжи, натер их, прошелся — идут хорошо, даже скользят.

Заливка из банок мигом пошла в дело. Шли на этой смазке полсуток. За это время ушли от аэродрома далеко, о вражеской погоне не беспокоились.

За этот поход старшине 2-й статьи Никандрову в числе других отличившихся бойцов и командиров была объявлена благодарность.

За зиму отряд несколько раз побывал в разведке на побережье Мотовского залива, трижды высаживался на мыс Пикшуев, отправил в Норвегию более полудесятка групп. Новички из сентябрьского пополнения набрались опыта, встали почти вровень с теми, кто влился в отряд в июле. Напарниками Мотовилину, Радышевцеву, Баринову, Леонову ходили Кашутин, Абрамов, Никандров, Агафонов...

Семен Агафонов — помор. Родная его деревенька Пушлахта приютилась на Онежском берегу. Выросши у моря, привык с ним обращаться без робости, но почтительно, знал, что слабых оно не любит, но и шутить с ним рискованно. В Семене чувствуется поморский характер. Если встанет или ляжет, с места сдвинуть не легко, но он и не тихоход, не увалень, не лежебока. А уж за дело возьмется — лбом стенку прошибет, но не отступится. Как-то на лыжных гонках в Мурманске у Семена расстегнулось крепление. Семен сгоряча так прижал злополучную скобу, что попутно прищемил рукавицу вместе с пальцем. Изо всей силы рванул руку, сорвал с пальца ноготь, но не остановился ни на мгновение, добежал до финиша.

На флоте Агафонов служит давно. Он из подводников. Но с подводной лодки его списали за провинность. Тем не менее командир подлодки уговорил Николая Аркадьевича Инзарцева взять Агафонова к себе в отряд. Объяснил, что в деле Семен себя не пощадит, по натуре своей словно создан для отчаянных дел. Одна беда — в строгих рамках уставной дисциплины ощущает себя спеленутым, привык к шири и простору, а не к узеньким коридорам воинских параграфов.

Были и в отряде с Семеном истории. Как-то попал на гауптвахту. Сидеть в камере ему показалось тошно. Разобрал слабенькую стенку перегородки, покинул арестантскую камеру и пришел в отряд. За самовольство ему добавили срок и хотели водворить обратно. Чем бы кончилось, неизвестно, да тут подошла боевая операция, и командир уговорил коменданта отпустить Агафонова в поход.

С тех пор как пришел Семен в отряд, почти не было походов, в которые он не ходил. Многие сотни километров отшагал пешком и на лыжах по вражьим тылам. Силен и вынослив был, как не многие.

Комиссар отряда Дубровский, у которого Агафонов в походах иногда ходил связным, однажды попросил:

— Семен, уложи мой рюкзак.

Агафонов получил на себя и на старшего политрука боеприпасы, продукты, все разложил по двум рюкзакам.

— Товарищ старший политрук, все готово, вот рюкзаки. Который возьмете?

— Да вон тот, который поменьше, комсоставский.

— Как хотите, только чтобы потом со мной не меняться.

Комиссар взялся за лямку рюкзака и... не оторвал его от пола. Все банки с консервами, со сгущенным молоком, запас патронов Агафонов сложил в маленький рюкзак, а все крупноразмерное — галеты, сухари, запасную одежду — в большой походный, трофейный, с каркасом из дюралевых трубок и наспинными ремнями.

— Давай перегружай поровну, мне ходить побольше твоего, да и годами я тебе не чета.

— Так я маленький для себя приготовил, там харчи посытнее. И ваш запас патронов к себе положил.

— В следующий раз таблички на них вешай...

Стрелял Агафонов метко, почти по-снайперски. Оттого часто ходил в походы со снайперской винтовкой. Как-то захотели проверить оружие, пострелять из автоматов и винтовок по мишеням. На удивление Семен дал промашку, в «яблочко» не попал. Над ним стали подтрунивать, он набычился, засопел. Выстрелил и снова промазал. Размахнулся треснуть винтовкой о камни, его схватили, завели руки за спину, удержали. Потом поглядели — прицел поставлен неверно. Семен забыл проверить.

...В середине марта 1942 года на разведку побережья в Мотовский залив отправились две группы.

Сначала катер у мыса Пикшуев высадил на берег группу младшего лейтенанта Шелавина. Затем пристали к мысу Могильному. По трапу спустились младший лейтенант Синцов, старшина Тарашнин, Семен .Агафонов, остальные разведчики. Этой группе надо было выйти на берег Титовской губы, поглядеть, что там делается.

Оставив позади темную полосу отлива, разведчики встали на лыжи и двинулись по маршруту.

Погода остервенела: порывистый ветер, не утихая, крутил снег, за белой пеленой ничего нельзя было разглядеть. Шли на ощупь, ориентируясь только по компасу. Остановились, когда по времени и пройденному пути вышло, что Титовская губа должна быть уже недалеко. Выбрали для привала пологую северную сторону сопки, посчитав, что немецкие посты или точки могут находиться только на южных склонах, упрятанных от наблюдателей с Рыбачьего и укрытых от ветра, окопались снегом и уснули.

Когда посветлело, а заснеженные сопки переливчато заискрились от восходящего солнца, прямо перед собой разведчики заметили столбик дыма—темные клубочки поднимались будто из снега и рассеивались в воздухе.

Пока приглядывались к этому дыму и соображали что к чему, рядом возник немецкий солдат. Стало ясно, что здесь землянка. В утренних сумерках она даже не угадывалась. Через минуту появился еще один солдат.

Когда совсем рассвело, разглядели вражеское укрепление и жилые землянки возле него. Противник не прятал узел обороны — с моря он прикрыт сопкой, не просматривается.

Разведчики, сами того не ведая, завели себя в ловушку: ночью так близко подобрались к немцам, что теперь не только уйти, даже приподняться было нельзя. Оставалось одно: лежать в снегу, ждать, пока стемнеет, а потом убраться восвояси.

Вскоре все обитатели землянок уже бодрствовали. Они то и дело выходили наружу, ничего не опасаясь и не прячась. Дым потянулся чуть ли не из десятка труб. На восточном склоне высоты теперь хорошо была видна уходящая в сторону мыса Могильного натоптанная дорога. Разводящий повел по ней солдата на смену поста. Возле перевала надели белые халаты, проскочили гребень, пригнувшись чуть не до земли.

Часа через три после подъема группа солдат стала таскать из-за соседней сопки деревянные балки, складывать их возле блиндажа.

Около двенадцати часов немцы ушли в большую землянку. Судя по времени, у них наступил обед. А моряки все лежали в снегу...

В час дня обед закончился, солдаты высыпали наружу веселые, оживленные, закурили. У разведчиков засосало под ложечкой.

От полусуточного неподвижного лежания в снегу закоченели не только руки и ноги, холод охватил спину, грудь, казалось, медленно-медленно холодеют все внутренности.

Ветер тянул легкую поземку, перекосил снег с места на место. Им все больше и больше укутывало разведчиков. К полудню засыпало настолько, что сквозь одежду больше не продувало, стало казаться теплее. Только шевельнуться по-прежнему не смели, руки и ноги совсем затекли.

Еще когда немцы уходили обедать, пулеметчик доложил командиру группы, что не ощущает четырех пальцев на неге, как будто их нет. К четырем часам он уже не чувствовал ступни обеих ног. Обморозили пальцы на ногах еще двое разведчиков.

После обеда немцы опять носили из-за соседней сопки балки, выкладывали из камней высокую стенку с ячейками для ведения стрельбы стоя.

Стемнело, немцы ушли на ужин и отдых. Лишь часовой продолжал размеренно ходить по своему маршруту. Командир группы Синцов сначала хотел увести группу, когда немцы уснут. Но до намеченного часа не выдержал, в половине десятого приказал потихоньку отползать назад.

За день халаты покрылись ледяной корочкой, как только в них зашевелились, зашуршали. Собаки залаяли. Разведчики затаились, полежали минут пятнадцать, пока овчарки успокоились. Потом поодиночке осторожно поползли вверх по склону. На связанных в волокушу лыжах тянули пулеметчика. Минут через пятнадцать встали на лыжи. Во втором часу ночи оказались на берегу Мотовского залива. Возле мыса Могильного засветилось несколько белых ракет, ответные ракеты взлетели всего в полукилометре от разведчиков. Заподозрив засаду, разведчики затаились в снегу. Не шевелились минут двадцать-тридцать. Ракет больше не было. Стали подбираться ближе к тому месту, где высадились предыдущей ночью.

Двадцать минут пятого, возле берега показались два катера. После условных позывных они подошли вплотную к месту, где укрылись разведчики. Те быстро поднялись по сходням. Встретивший их командир отряда Инзарцев сказал, что вторая группа почему-то к мысу Пикшуев не явилась, придется идти туда опять.

Пришли к мысу Пикшуев, пробыли возле часа полтора, но группу Шелавина не дождались, ушли в Полярное.

А вторая группа—с нею ходил в операцию и Никандров—попала на берегу в тяжелое положение. Немцы засекли разведчиков еще в момент высадки, стали преследовать, заставляя часами скрытно лежать в снегу. Только на шестые сутки при поддержке кораблей и самолетов, при артиллерийском обстреле с Рыбачьего их удалось снять.

Все ощутимее подступала весна 1942 года. День ото дня становилось заметнее, что зимнее противостояние на Западной Лице скоро кончится — противник попытается взять реванш за прошлогодние летние и осенние неудачи.

Командование Карельского фронта, 14-й армии и Северного флота замыслило сорвать это намерение, перехватить у противника инициативу. В ходе разработанной операции предусматривалась высадка крупного десанта на побережье Мотовского залива, чтобы оттянуть от фронта на Западной Лице побольше вражеских сил. Своя роль в этой операции отводилась и Отряду особого назначения. Он должен был высадиться на побережье Мотовского залива первым, наделав побольше шуму и треску, чтобы его приняли за основной десант, а затем уйти в глубь материка, увлекая за собой противника. А на оголенный берег тем временем сойдет бригада морской пехоты.

Ночь на 28 апреля выдалась на удивление теплая и тихая, такая теплынь иногда случается поздней весной, когда в дверь настойчиво стучится лето. Разведчики шли в операцию налегке, в ватных фуфайках и брюках, на ногах — сапоги.

Катера пришли к месту, не однажды изведанному, недалеко от мыса Могильного.

Задача у отряда была следующая: на берегу не задерживаться, сразу же предпринять маршевый бросок к высоте 415,3 и к шести часам утра овладеть ею. Там держаться до тех пор, пока не последует приказ покинуть ее.

Сразу же после высадки произошла стычка с большим подвижным дозором врага. Она нарушила замысел командования. Когда группы, высаженные с катеров, соединились и оторвались от немцев, стало ясно, что добраться до цели к назначенному часу не удастся. Времени явно не хватало.

Разведчики вытянулись в цепочку, шли друг другу в затылок. Направление держали на юго-восток. Параллельным курсом двигалась вражеская рота. Немцы шли так, чтобы видеть разведчиков, но не попасть под их огонь. Они не обгоняли разведчиков и дорогу им не перекрывали. Видимо, были убеждены, что русские из их рук уже не выскользнут.

После высадки прошло четырнадцать часов. Высота 415,3 теперь виднелась отчетливо, но идти до нее надо было еще часа два, не меньше.

Командир отряда Инзарцев объявил привал. Минут пятнадцать отдыхали, но подкрепиться не успели. На тропе появился неприятель. Враги развернулись цепью, обрушили на разведчиков огонь из пулеметов и винтовок.

Инзарцев распорядился, чтобы каждый взвод выделил отделения прикрытия, остальным быстро уходить.

На виду у противника отряд устремился в сторону мыса Пикшуев, но, как только спустился в ущелье, снова повернул к высоте 415,3. Уловка ввела преследователей в заблуждение. Немцы двинулись к мысу Пикшуев. Тем временем разведчики шли в гору.

Вражеский пост на вершине сопки попытался было отстреливаться из пулемета, но вскоре немцы на высоте поняли, что вот-вот им перекроют узкую лазейку для отхода, бросили оружие и покинули вершину.

Разведчики оседлали высоту — часть задачи была выполнена.

Огляделись кругом: хороша высота! Окрестности на многие километры как на ладони, дороги от Титовки к Западной Лице и к мысу Могильному смотрятся, как на топографическом макете. Изучили все склоны — где, с какой стороны к ним можно подобраться. Все учли и заняли круговую оборону. Немцы через некоторое время попытались отбить высоту, но разведчики их быстро успокоили. Они притихли до утра.

Утром к немецкой роте подошло подкрепление. Врагов теперь было втрое больше, чем разведчиков. Они обложили высоту по подножию, но в бой не лезли. Это им было ни к чему. Русские в ловушке, под присмотром, тайком оттуда не выберутся...

К полудню подошло новое пополнение. Днем так припекало солнце, что снег таял, между валунами местами потекла вода. Но на другой день погода начала меняться, с моря потянул порывистый холодный ветер, снежная крупа стала бить по лицу острыми заледенелыми дробинками. Егери оживились, под покровом снежного вихря стали подбираться к вершине сопки. Весь день прощупывали отряд то по одному, то по другому склону.

Пока немцы гонялись за отрядом да осаждали его на высоте, на опустевший берег беспрепятственно высадилась бригада морской пехоты. Ее батальоны заняли левобережье губы Западной Лицы вплоть до мыса Пикшуев, продвинулись местами в глубь материка на восемь-десять километров. Немцам пришлось бросить против десантников резервы из-под Петсамо. От высоты 415,3 егери также не уходили, осаду не уменьшали.

Минули сутки, вторые... Время, которое отвели отряду для удержания высоты, давно прошло, а приказа оставить вершину и идти на соединение с бригадой морской пехоты все не было.

Командир отряда приказал беречь боеприпасы, собрал самых метких стрелков, старшим назначил Семена Агафонова, велел им немного сползти вниз, старательно замаскироваться в камнях, сделать удобные и надежные укрытия из валунов и постреливать в неосторожных и зазевавшихся осаждающих. Семен взял снайперскую винтовку, его напарник—вторую, двое прихватили оружие без оптических прицелов. Осторожно спустились пониже. Агафонов выбрал каждому сектор, помог укрыться. Потом влез в расщелину между камней сам, затаился. Ждать пришлось недолго. Какой-то нахальный егерь прошелся вдали даже не пригнувшись. Семен ссадил его. Попался еще один такой же, и тот отходил свое... Враги спохватились, стали беречься, но Семен набрался терпения, постреливал изредка и небезуспешно.

Весна и зима боролись, силились одолеть друг Друга. На третий день опять стало тепло, но к вечеру снег смерзся в ледовый панцирь. Сапоги скользили по насту, как на катке. Ночью прояснилось ненадолго, под лунным светом вся округа заиграла причудливым ледяным сверканием, а потом с моря налетела пурга, закрыла собой небо и море, все вокруг.

Истекали четвертые сутки, как отряд забрался на высоту. Наступление на Западной Лице застопорилось, немцы отбили первый натиск, бригада морской пехоты тоже застряла на прибрежном плацдарме. Между отрядом и флангом десанта зияла многокилометровая прореха. На холоде, на ветру отряд отбивался от окруживших его врагов, выполняя приказ.

На голой сопке укрыться от ветра и стужи было негде, все свободные от дозора ложились на снег вниз лицом, вихрь трепал одежду, как парус. Надо было как-то защитить людей хотя бы от пронизывающего ветра.

Никандров подсказал командиру, что эскимосы строят себе жилища из снега. Инзарцев ухватился за идею. Вскоре все, кто не был на вахте, сооружали снежные шалаши. Они слегка укрыли от ветра, но все равно люди все больше страдали от холода, сырости и неподвижности на голой вершине, которую со всех сторон полоскало ветром. На что уж закален и привычен к холоду был Никандров, но и он не уберегся от обморожения.

На шестые сутки отряду, наконец, разрешили прорвать кольцо окружения и пробиться на соединение с морскими пехотинцами. Враги держали их под обстрелом, стерегли все спуски. Прикрывать отход Инзарцев оставил Радышевцева и Никандрова. Когда весь отряд ушел с высоты и лощиной потянулся в сторону десанта, побежал догонять своих Радышевцев. Проскочил удачно. Вслед за ним собрался Никандров. Только он приподнялся, как пули защелкали по камням, взъерошили снег. Никандров залег. Стрелял пулемет с другой стороны ущелья. Подняться для перебежки нельзя — очередь сразу зацепит. Оставалось только ползти. Кинул взгляд туда-сюда. Чуть в стороне справа из снега выступает большой камень. Старшина оперся о него согнутой в колене ногой, изо всей силы оттолкнулся. На животе проскользнул по снегу до следующего валуна. Но почувствовал, что сверху его что-то задело. Когда добрался до своих и осмотрел рюкзак, увидел, что тот прошит очередью.

Отряд пробился к бригаде морской пехоты. Из семидесяти разведчиков более двадцати сильно обморозились, почти у всех от яркого весеннего солнца воспалились глаза, пострадало зрение. Никандров тоже попал в госпиталь, но выкарабкался, снова вернулся в отряд.

Осенью 1942 года, а точнее в сентябре, Александр Никандров и Семен Агафонов участвовали в десанте на южное побережье Мотовского залива. Эта операция стала для отряда одной из самых тяжелых.

Задача разведчикам была поставлена, казалось бы, не сложная: по возможности скрытно высадиться на берег, обеспечить спокойную высадку двум ротам морских пехотинцев, привести их в район мыса Могильного, где гитлеровцы имели мощный опорный пункт, помочь разгромить его. Место высадки разведчики хорошо знали, путь к мысу Могильному — тоже.

Разведчики на первом этапе операции свою задачу выполнили: скрытно сошли на берег, подали сигнал для высадки основных сил десанта. Но роты, состоявшие из неопытных, необстрелянных бойцов, почему-то были высажены не там, где намечалось. В результате одна заблудилась и в операции вообще не участвовала, другая пошла сначала не в том направлении и встретилась со своим авангардом — разведчиками — только через три часа, когда время, отведенное на операцию командующим флотом и командованием оборонительного района, уже кончалось.

Операцию предписывалось завершить к рассвету, а если все задачи не будут выполнены, свернуть ее, десантников снять. Но командиры, участвующие в десанте, получили от командования бригады морской пехоты другое указание — проводить операцию до полного выполнения поставленных задач.

...Уже рассвело, когда отряд и рота морских пехотинцев приблизились к мысу Могильному. Отряд спустился по восточным склонам в лощину, цепочкой направился к узкому перешейку, который отделял мыс от материка. Вот-вот должны были появиться в лощине и морские пехотинцы с пулеметами.

Головная группа отряда уже прошла через лощину, когда раздались залпы минометов, пулеметные очереди. Огонь мгновенно накрыл разведчиков, рассек отряд на несколько групп. Многие погибли, получили ранения. Те, что были застигнуты огнем на середине лощины, подняться уже не смогли... Разведчики пытались прорваться на выручку товарищам, оказавшимся в ловушке, пытались помочь раненым, которые остались на поляне в середине лощины, но это только увеличивало число жертв. Рота морских пехотинцев на помощь не пришла. И уцелевшие разведчики по приказу командира отряда отошли на восточные склоны и затем ушли вместе с ротой.

У восточного берега мыса огнем отрезало троих разведчиков: старшину 1-й статьи Александра Никандрова, краснофлотцев Горшкова и Панова. Когда им не удалось прорваться на мыс к головной группе, Никандров заявил, что пока их товарищи живы, они не имеют права уйти отсюда. Если уж погибнуть, то всем вместе.

До наступления темноты Никандров, Горшков и Панов, укрываясь за каменным бугром, прикрывали своих товарищей, оказавшихся ближе к оконечности мыса, от огня егерей, подобравшихся со стороны материка.

В сумерках увидели, как их товарищи вырвались с мыса и скрылись. Только тогда Никандров повел свою группу туда, где высадились прошлой ночью. Там надеялся найти кого-нибудь из отряда или из тех, кто высаживался одновременно с отрядом. Но на берегу и в море было пустынно. Заползли в расщелину, скоротали остаток ночи. Напрасно следили за морем и весь следующий день. Только вечером пришли два катера, сняли их. Потом катер прошел немного в сторону мыса Могильного и обнаружил на берегу еще одну группу. Восемь человек поднялись на борт. Это были разведчики, прорвавшиеся с мыса Могильного.

...Когда укрепления на оконечности мыса открыли огонь, головная группа отряда, которая уже прошла лощину, бросилась вперед, успела пробежать метров пятьдесят и укрыться за невысоким бугром, поросшим мхом и травой. Всего разведчиков оказалось здесь пятнадцать. Раненый командир взвода Шелавин передал командование старшине 1-й статьи Виктору Леонову.

Отрезанные от своих, разведчики держались целый день. Их обстреливали с оконечности мыса, к ним подступали со стороны перешейка. Их становилось все меньше.

К вечеру положение совсем осложнилось. Боеприпасов почти не осталось. Гитлеровцы, зная, что русские в темноте попытаются прорваться, подошли вплотную с материка, не считаясь с потерями, добрались до камней на западном берегу мыса, установили рядом два пулемета, стали беспрерывно поливать десантников настильным огнем, не давая возможности не только оказать сопротивление, но даже приподняться.

Положение было отчаянное. У одного из разведчиков, Николая Жданова, нервы не выдержали — он взорвал себя гранатой.

Леонову стало ясно, что ждать больше нельзя, хотя полная темнота еще не наступила. Он приказал Агафонову подавить пулеметы. Договорились, как будут действовать.

Когда пулеметная очередь, пройдя над разведчиками, чуть отклонилась в сторону, Леонов вскочил и начал выпускать по пулеметчикам последние пули из автомата. Те от неожиданности присели за камень. Семен тем временем успел добежать до валуна, с другой стороны которого затаились пулеметчики. Прижавшись к камню, достал гранату, выдернул предохранитель, подождал, когда вражеский пулемет изрыгнет очередную порцию огня, встал во весь рост, бросил гранату, упал плашмя. За валуном рвануло. Через мгновение Семен вскочил. Навстречу ему поднялся один из уцелевших егерей. Они схватились врукопашную. Тут подоспел Леонов. Вдвоем быстро расправились с гитлеровцами.

С помощью захваченного пулемета вырвались с мыса. Но в лощине опять наткнулись на засаду. Запуская осветительные ракеты, гитлеровцы начали вести прицельный огонь.

С той стороны, куда прорывались разведчики, тоже бил пулемет. Он находился чуть выше по склону.

Юрий Михеев попросил дать ему связку гранат. Собрали последние три штуки, связали их. Сам Юра этого сделать не мог — был ранен в левую руку.

— Я доберусь до вас, гады,— сказал Михеев. Он пополз, волоча раненую руку. Одна осветительная ракета сменяла другую. Приходилось на время замирать. Силы из-за ранения убывали. Но вот он каким-то чудом приподнялся, бросил гранаты, а сам, прошитый пулеметной очередью, рухнул ничком. Раздался взрыв, пулемет умолк.

Израненные, голодные ушли разведчики в темноту между сопок, неся попеременно командира взвода Шелавина. Вышли к тому месту, где прошлой ночью высадились. Залегли в низкорослых кусточках. Прождали остаток ночи и весь день. К вечеру услышали, как за прибрежным увалом кто-то выстрелил раз, другой, третий... Через некоторое время на краю откоса появился человек, постоял, посмотрел по сторонам, потом стал спускаться вниз. Когда подошел ближе, узнали Агафонова. ...На катере Семен рассказал, что ночью отстал и, не найдя своих, днем долго лежал в укрытии. Все время боялся, что уснет или потеряет сознание, и гитлеровцы возьмут его в плен. В сумерках пошел к берегу. Перед глазами ходили круги, ступал как в тумане. Тогда начал стрелять. Решил: пусть придут фашисты, схватится с ними в последний раз и погибнет с честью...

Семен не договорил. Голова его склонилась, он уснул. И остальных в тепле кубрика сморило сном. Не просыпались до самой базы...

После Могильного в отряд опять пришло большое пополнение. Новичков надо было учить разведке. Командиром одного из взводов назначили Александра Никандрова.

Все вновь пришедшие были моложе годами, их флотская служба только начиналась, но они были более грамотными, настойчиво постигали мудрость разведки.

В 1943 году разведчики стали ходить за море не только мелкими, но и большими группами, а то и всем отрядом.

Первый такой десант высадился на мыс Лангбюнес полуострова Варангер.

В конце 1943 года было замечено большое передвижение войск противника в Северной Норвегии. Чтобы выяснить, что там происходит, командованию понадобились пленные и документы. Добыть их поручили отряду особого назначения.

Было решено взять пленных на дороге. Но днем на побережье не высадишься, ночью же движение на дороге замирало. Следовало подойти к берегу с наступлением темноты, чтобы напасть на последнюю колонну автомашин.

В этой операции командиром одного из взводов был Александр Никандров.

...Катера из-за сильного волнения на море не смогли подойти близко к берегу. Пришлось идти к нему на шлюпках. Драгоценное время уходило.

— Навались на весла, на берегу не задерживаться, бегом к дороге,— скомандовал Виктор Леонов.

Он впервые самостоятельно вел отряд в столь дальний рейд.

Шлюпки почти одновременно выбросило на камни. На склоне сопки уже мелькали огоньки приближающейся колонны. А до дороги было далеко. Утопая в снегу, разведчики широкой цепью ринулись вверх по прибрежному откосу, чтобы успеть раньше колонны.

Машины уже спустились с сопки, ехали по ровной дороге. Леонов приказал на ходу.

— Никандров, принимай вправо, растянитесь вдоль дороги, пропускайте машины мимо себя, не стреляйте, лежите скрытно. Сначала Баринов бьет по головным машинам, потом вы. Подорвите заднюю машину, не дайте развернуться.

Свет фар все ближе. Но десантники успели вовремя, осталось минут пять-семь, чтобы расположиться в засаде.

За длинную заполярную зиму вдоль шоссе выросли высокие снежные валы, между ними машины шли как в коридоре, могли разъехаться только по одной в ряд. Разведчики залегли на валу, ближнем к морю.

Мимо Никандрова неторопливо проехал головной фургон, потом прокатил набитый чем-то доверху грузовик, опять пошли фургоны. Пропустили третью, четвертую, пятую машины... Наконец, последняя, у нее на прицепе — зенитное орудие.

В голове колонны гулко ухнула противотанковая граната, застрекотали автоматы. От взрыва такой же гранаты остановилась и задняя машина. Встала вся колонна, свет фар погас, из кабин и из кузовов посыпались на дорогу гитлеровцы.

Через двадцать минут все было тихо. Леонов прошел вдоль колонны, приказал Никандрову:

— Отправляй фрицев на катера, а шлюпки живо вернуть, скоро и нам уходить.

Отделение из взвода Никандрова увело пленных к берегу.

В кузовах двух машин лежали кожаные и парусиновые мешки с бумагами. Взяли их с собой. Машины подожгли, в ствол зенитки сунули заряд взрывчатки.

На побережье поднялась тревога. К месту происшествия спешили гитлеровские подразделения. Пришлось так же спешно, как и пришли, убраться с дороги. Вскоре были на катере.

В пути допросили пленных. Оказалось, что автоколонна перевозила штабное имущество зенитного полка, его сопровождала караульная команда.

Гитлеровцы потом писали в своих сводках, что русские высадили крупный десант. На самом же деле в этом бою участвовало чуть больше трех десятков разведчиков. И все благополучно вернулись на базу — не было ни погибших, ни отставших, ни раненых.

Было еще немало десантов, в которых побывали Александр Никандров и Семен Агафонов. О смелости Семена ходили легенды.

Когда командующий флотом адмирал А. Г. Головко спросил после десанта на мыс Крестовый, кто особо отличился, командир отряда Виктор Леонов первым назвал Агафонова. Семену было присвоено звание Героя Советского Союза.

Вскоре после этого молодой еще в те годы скульптор Лев Кербель вылепил бюст Агафонова. На плечи наброшена плащ-палатка, тесемки ее на шее затянуты не плотно, виднеются тельняшка и форменный воротник, на груди ряд орденов и Золотая Звезда. Бескозырка лихо заломлена на затылок, пышный чуб торчком вздыбился перед ленточкой.

Кажется, что Семен вот-вот усмехнется.