Венгерская рапсодия

Венгрия. До вступления на территорию Венгрии мы уже многое знали об этой стране. Беды не раз вили под ее крышей свои гнезда, столетиями венгры изнывали под игом иноземных поработителей, были придавлены гнетом собственных феодалов и помещиков. Владычество турецких султанов. Грабежи жадной династии Габсбургов. Фашистская диктатура Хорти.
Сколько же мук и терзаний перенес этот маленький гордый народ, сколько раз поднимался он на борьбу, захлебываясь кровью! Недаром Шандор Петефи, истинный сын своей многострадальной родины, вопрошал в одном из стихотворений:

Есть ли в Венгрии хоть горсть земли такая,
Что венгерской кровью не орошена?

Еще в начале войны мало кто предполагал, что Венгрия, давшая миру Лайоша Кошута, Махая Танчича, Бела Куна, Тибора Самуэли, Мате Залку, страна, первой провозгласившая Советскую республику после нашей революции, вступит в преступный сговор с нацистской Германией, пошлет против нас свои войска. Для чего? Для того, чтобы они остались на заснеженных полях под Острогожском и Россошью, под Воронежем и Касторной? Только под станцией Касторная наголову была разбита.
2-я армия гонведов — цвет мадьярского воинства. Мы тогда спрашивали: кто их к нам звал? Какие счеты могут быть у венгерского пастуха с хлеборобом Поволжья? Какая злая сила толкнула этих мадьяр на просторы русской степи?..
Слушая рассказы о прошлом Венгрии, увидев своими глазами нарезанные лоскуты кукурузных и пшеничных полей, тут и там разбросанные помещичьи усадьбы, или, как их называли, господские дворы, а рядом халупы батраков под камышом и соломой, наши бойцы говорили:
— Да, хлебнули венгры горюшка с лихвой...
— А живут-то как? Земля у крестьян — подошвой сапога закроешь.
— Зато у помещика земли — два наших колхоза.
— А немцы как грабят? Недаром местные называют их саранчой: хапают все, что под руку попадет...
За долгий и нелегкий путь от волжских степей до Дуная мы повидали немало людского горя. Позади осталась опаленная войной земля родная, пройдены королевство румынское, царство болгарское, партизанский край Югославии... И вот земля венгерская. Она ждала своего освобождения!
2-й гвардейский механизированный корпус получил задачу быть готовым перейти в наступление на направлении главного удара 46-й армии, с ходу овладеть Кечкеметом, затем нанести удар по противнику, обороняющему Будапешт. Корпусу противостояли части 8-й и 10-й пехотных и 1-й кавалерийской дивизии венгров. Передний край проходил по линии Алпар севернее Кишкун-феледьхазы и Кишкунхалаша. Непривычные для нашего слуха названия!
Что касается оборудования позиций, то тут противник постарался от души. Несколько линий траншей, соединенных ходами сообщений. Между траншеями — дзоты. Всевозможные комбинации проволочных заграждений. Мины...
Кишкунфеледьхазу с Будапештом связывала лишь одна шоссейная дорога. По остальным проселочным, размытым дождями, особенно не разгонишься. Вдоль дорог рощицы, заболоченные участки. В промежутках между крупными населенными пунктами разбросано много хуторов в одну-две постройки. Каждый такой хутор представлял собой небольшой форт. Под большинством домов имелись подвалы с узкими вентиляционными отверстиями над уровнем земли, через которые удобно было вести пулеметный огонь. Почти во всех конюшнях и хлевах под основными большими окнами были прорезаны узкие оконца или поперечные щели, удобные для стрельбы. На колокольнях, крышах, чердаках сидели наблюдатели и снайперы.
Тактика мелких подразделений, обороняющихся в укрепленных хуторах, чаще всего сводилась к действиям из засады. Пропустить разведку, а затем всеми огневыми средствами обрушиться на неразвернувшуюся колонну — вот излюбленный прием врага.
В преддверии боевых действий штаб корпуса работал без сна и отдыха. Решались вопросы управления и взаимодействия, собирались и обобщались данные о противнике, проверялась связь, уточнялись вопросы обеспечения боеприпасами, продовольствием, горюче-смазочными материалами.
Штабные офицеры готовили расчеты, таблицы, необходимые командиру корпуса для принятия решения. По его замыслу, боевой порядок строился в два эшелона. В первом должна была наступить наша бригада.
Мы непрерывно вели наблюдение, чтобы предусмотреть и исключить любую случайность.
Хорошо помогал нам прикомандированный переводчик из румынской дивизии. Назвался он Алексеем. А когда я спросил о национальности, ответил: «Я — интернационалист, господин лейтенант». Этот Алексей бегло говорил по-русски, по-венгерски, по-румынски, по-итальянски, хорошо знал местные традиции и обычаи. Общительный, с тонким юмором, он сразу понравился разведчикам.
В середине дня 29 октября 1944 года стрелковые корпуса 46-й армии, которыми командовали генералы Колчук и Рубанюк, завершили прорыв тактической зоны обороны противника севернее Кишкунфеледьхазы. Об этом доложили Маршалу Советского Союза Р. Я. Малиновскому, находившемуся на наблюдательном пункте армии. Оценив обстановку, командующий фронтом утвердил решение командарма о вводе в сражение корпуса.
В 14 часов 22 минуты поступил сигнал «Орел». Это означало, что части корпуса, используя брешь в обороне противника, должны перейти в наступление в районе Кишкунфеледьхазы, а затем стремительно двинуться на Кечкемет, Эркень. Корпус, словно перед прыжком, сжался в тугую пружину, напряг мускулы, обострил слух и глаз.
Я посмотрел на часы — оставалось еще десять минут тишины. Десять минут учащенного сердцебиения, десять минут предельного напряжения перед броском за невидимую черту...
И вот стальная стрела спущена с тетивы.
На ее острие наступала и разведрота — два взвода на бронемашинах «скауткар», БА-64 и гусеничных МК-1, а также взвод автоматчиков лейтенанта Половинкина, в полном составе прибывший из 4-й мехбригады.
Обгоняя друг друга, мчались танки и растворялись в чернильной темноте. Лихорадочно работали связисты. Воздух над головой дрожал и вибрировал. С шелестом, словно царапая подсвеченное небо, летели снаряды, свистели болванки, визжали осколки. Заговорили «катюши», обнажая огненное жало. Весь этот оркестр исполнял гибельную рапсодию врагу.
Всю ночь не затихали бои. Противник непрерывно бросался в контратаки, наносил чувствительные удары из засад танками и штурмовыми орудиями. Однако передовые отряды ломали его сопротивление, упорно продвигаясь вперед, а разведдозоры рыскали по вражеским тылам. Ориентироваться в таких условиях, тем более на чужой земле было довольно сложно. На каждом шагу подстерегала опасность, ничего не стоило угодить в хитроумную ловушку.
Мы заскочили в какой-то хуторок. Все вокруг словно вымерло. Где же местные жители? То ли запуганы фашистской пропагандой, то ли ушли из этих краев... Но вот откуда-то вылез мужчина в меховой кацавейке. Небритый, с ввалившимися щеками и глубоко запавшими глазами. Седина обильно тронула виски. Испугавшись нас, он попятился, но Алексей остановил старика, сказал, что мы не собираемся делать ему ничего плохого. По нашим лицам венгр понял, что настроены мы дружелюбно, осмелел, решился задать вопрос, который, видимо, больше всего волновал его в эти минуты:
— А большевики тоже придут?
Мы от души рассмеялись:
— А как же, обязательно!
— Нем йо, нем йо! Очень плохо,— помрачнел венгр.
— А что вы знаете о большевиках? — спросил я, Алексей перевел.
— О, много знаю! Это великаны с рогами на голове, вооруженные до зубов. Они никого не щадят... У них огромные кинжалы...— от ужаса бедняга втянул голову в плечи.
Я положил руку на плечо венгра, почувствовав, как тот дрожит, сказал:
— Ну, друг, похож я на такого громилу?.. Большевик перед тобой! И среди них,— показал на разведчиков,— тоже многие коммунисты...
Между тем к нам стали подходить и другие жители хуторка. Отдали им все содержимое вещмешков — хлеб, сахар, махорку...
...Над полями сырой тяжестью стлался туман. Вот в мутной мгле рассвета показались очертания Кечкемета. По мере приближения к городу все отчетливее вырисовывались остроконечные крыши, фабричные трубы, шпили костелов...
Уже по показаниям первого «языка» — офицера связи из 23-й танковой дивизии,— мы поняли: орешек нам попался довольно крепкий. В этом городе с восьмидесятитысячным населением, который являлся одним из самых крупных на Венгерской равнине, располагался довольно сильный гарнизон. Кечкемет являлся как бы воротами на подступах к Будапешту. Сюда же в спешном порядке противником был выброшен из района Надькёрёша передовой отряд в составе двадцати «тигров» из 24-й танковой дивизии. Они нацелились на правый фланг корпуса.
Генерал Свиридов сразу принял решение: задержать гитлеровцев частью сил танковой бригады полковника Огнева.
Наша ж бригада.шла на Кечкемет в лоб. Впереди — «тридцатьчетверки» из 25-го полка майора Катаева с десантом автоматчиков.
Развернувшись в боевую линию, танки устремились к постройкам. Впереди поминутно стали вырастать черные кроны разрывов. Противник неведомо откуда в упор ударил болванками. Вот неяркое желтое пламя выползло из-под кормы одной машины и сразу охватило корпус танка. Густой дым повалил из смотровых щелей. Но другие «тридцатьчетверки», маневрируя, ломая боевой порядок оборонявшихся, продолжали двигаться к окраине города.
Вперед вырвалась машина старшего лейтенанта Линника. Бронебойный снаряд ударил по борту «тридцатьчетверки», срикошетировав, исчез в темно-сером небе. Экипаж заметил, откуда ведется огонь, направил туда машину. На полном ходу раздавлено два орудия на обочине шоссе, но вражеская самоходка, спрятанная за домом, успела все-таки плюнуть оранжевым сгустком огня. Танк Линника остановился.
Гитлеровцы выскочили из окопов и, стреляя по танку, кинулись к нему с криком: «Рус, сдавайс». Линник и тут не растерялся — резанул по ним из пулемета...
Неудача постигла и «тридцатьчетверку» лейтенанта Харитонова. Снарядом ей снесло часть ствола, повредило пулемет. Заметив, что экипаж танка не может ни стрелять, ни двигаться, около двух десятков гитлеровцев окружили машину, стали подгонять тягач. И только зацепили за крюк буксировочный трос, как рядом резко притормозила ход другая «тридцатьчетверка». Откинулась крышка люка, и оттуда выскочил старший лейтенант Пахарь. Крикнув: «Прочь, гады!», он швырнул гранаты в обалдевших гитлеровцев...
Несмотря на большие потери с обеих сторон, фронтальным штурмом взять Кечкемет не удалось. Генерал Свиридов, оценив сложную ситуацию, принял решение: бригадам Каневского и Лященко обойти город с запада и востока, перерезать дорогу, соединяющую Кечкемет с Будапештом.
Так начался маневр на окружение.
По раскисшей целине, глухими проселками на предельной скорости танки с десантниками стали врезаться во вражеский тыл. За ними мчались машины с мотопехотой, артиллеристы, зенитчики, штабные «виллисы» и «доджи». Растаяли в туманной дымке остроконечные колокольни города. Узкими проходами, обходя вражеские заслоны, танковые колонны то растекались в разные стороны, дробились, то сливались, чтобы опять разойтись. С проселка вырывались на асфальтированную дорогу, потом опять ныряли в жидкий кисель, скрываясь в мелколесье. За ними неотступно следовали артиллеристы-самоходчики подполковника Михаила Александровича Лагутина.
А над головой носились стаи «мессершмиттов» и «фокке-вульфов», пикировали, бросая фугаски и уйму мелких противотанковых бомб...
Движение наших бронированных машин было весьма затруднено лесными завалами. Влево — болото, вправо — болото, обезлюдевшие, на первый взгляд, хуторки. Но здесь запросто можно было напороться на засаду.
Так оно и случилось с нашими разведчиками. Пропустив дозорных и штабные машины, немцы в упор расстреляли «форд», на котором, ехали разведчики. Еще не успели все выскочить из кузова, как он загорелся. Последним через борт за раненым старшим сержантом Владимиром Цветковым выпрыгнул младший сержант Александр Друкарев. В темноте вдвоем подползли к кукурузным копнам, укрылись. Дальше идти было небезопасно: рядом бродили вражеские автоматчики. Только под утро Друкарев нашел своих, а Цветков, видимо, умер от потери крови.
Гитлеровцы и нилашисты* отступали, но сопротивление их не уменьшалось, а возрастало.

* Нилашисты — члены фашистской партия «Скрещенные стрелы». Во главе их стоял Салаши, провозгласивший себя «фюрером нации».

В узких проходах, в посадках, в разбитых хуторах таились замаскированные «тигры», «фердинанды», «пантеры». Во впадинках на огневых позициях стояли минометы — немецкие «пупхен» и венгерские двухствольные «игла Салаши», любой неосторожный шаг был чреват опасностью: враг нападал исподтишка, коварно, часто ночью, стрельбу вел с короткой дистанции.
Досаждали нам подвижные отряды, состоявшие из трех-восьми бронеединиц с автоматчиками. Они появлялись внезапно, настигали тылы, перерезали пути подвоза боеприпасов, горючего, нарушали линии связи, пытались сеять панику.
В ночь на 31 октября гитлеровцы нанесли внезапный удар по тылам бригады, в частности по батарее старшего лейтенанта Ивана Федулова, замыкавшей колонну. Силы оказались неравными — батарея против восьми «фердинандов» и сотни автоматчиков. На батарею обрушился шквал огня. Врагу тотчас ответили наши пушки, заряжающие метнулись к зарядным ящикам. Одна самоходка, за ней вторая запылали. Меткий был глаз у сержанта Кулимеева, стрелял он четко и аккуратно, как на полевых учениях. Третий «фердинанд» завертелся на месте и замер, подставив правый борт. В него, разорвав броню, тотчас вошел снаряд, посланный наводчиком рядовым Парамзиным.
Самоходки, утробно ревя моторами, стали отползать назад. Откатились, не солоно хлебавши, и автоматчики.
Федуловская батарея держалась до утра. А с рассветом артиллеристы забрали уцелевшие пушки и догнали бригадную колонну, которая ускоренным маршем шла к Будапешту.
...Погода стала портиться основательно. С востока наползали грузные, рыхлые тучи. Они заволокли горизонт, повисли низко над головой.
Мы находились километрах в трех впереди колонны. Расположились в болотистой низине, углубляющейся в лес. Из оврагов и глухоярья тянуло лиственной прелью, перемешанной с гарью. Здесь меня и нашел майор Козлов. Присели на замшелый пень, под плащ-палаткой развернули новенькие хрустящие карты.
— Постарайся двигаться следом за отступающими немцами и мадьярами,— после анализа обстановки сказал начальник разведки.— Ухо держи востро — недолго и на засаду напороться. В этом деле гитлеровцы мастаки: нашкодят — и ищи-свищи ветра в поле. А тут лес, глухомань.
Борис Михайлович поговорил с разведчиками, на прощание одарил наших «технарей» нелестными эпитетами — не смогли ввести в строй третью машину. По их милости остался я с одним БА-64 и одним «скауткаром». Считай, на задание шел с голыми руками.
...Бронетранспортер и бронеавтомобиль швыряло в разные стороны. Давно неезженая лесная дорога заросла, покрылась кочками. Мы шли параллельно шоссе, ведущему к Будапешту. Часто останавливались, прислушивались, контролировали дорогу. Но шоссе по-прежнему было пустынно. Такая тишь да благодать только настораживали.
Я по рации связался с майором Козловым, доложил обстановку. Мол, так и так, кругом все глухо, отступающие, по всей видимости, выбрали другой маршрут.
— Немцы идут по вашей дороге,— сказал Борис Михайлович.— Любой ценой задержи их до подхода передового отряда. Найди на карте дом лесничего. Отсюда наши вступят в бой...
Нашел в квадрате дом лесничего — он находился на склоне урочища, к которому вела от шоссе просека. Сразу же созрел план действий. «Скауткар» и БА-64 с включенными «передками» газанули туда.
Деревья впереди стали еще толще, выше. Попадались заболоченные участки — очень топкие, настоящая трясина. Еле добрались до бревенчатого дома лесника. Он оказался пуст.
Время подгоняло. Броневики поставили у сырой копны, рядом с которой валялась телега без передних колес с каким-то шмотьем. Разведчики сбросили плащ-палатки мокрыми руками стали лепить цигарки. Пару минут на перекур — и за дело.
Отстегнули от борта БА-64 пилу, взяли лопаты и пошли по просеке к перекрестку.
Водители Романенко и Беляев остались у машины.
Шоссе рядом. Остановились у молодого бука, осмотрелись. Вот здесь и можно колонну направить по ложному пути.
— Багаев, Аверьянов! — приказал разведчикам.— Пилите дерево.
Ситников с Шуваевым и Лазаревым отправились на шоссе с лопатами ставить «минное поле». Алешин — со мной.
Бук спилить не так просто.
Багаев распрямился, отдуваясь, смахнул со лба капли пота, посмотрел, задрав голову, на верхушку дерева, побрел в заросли шиповника.
Через пару минут он возвратился, сияющий, словно совершил что-то необыкновенное.
— Командир, мы тут уродуемся на лесоповале, а рядом штабель бревен...
Выбрали дерево, втроем вынесли на дорогу, укрепили на подпорках, поставили поперек проезжей части. Подошли «минеры» — Ситников, Шуваев, Лазарев. Быстро сколотили щиток, прикрепили его к самодельному шлагбауму. Ситников вывел мазутом: «Ахтунг, минен! Рехте ранд!»*

* «Внимание, мины! Обход вправо!» (нем.)

От дома лесничего вызвали броневики, и я поставил задачу разведчикам. БА-64 расположился фронтально к спуску на просеку на той стороне шоссе. Там же остались Ситников, Багаев, Аверьянов и Шуваев с двумя противотанковыми ружьями. «Скауткар» замаскировали в зарослях так, чтобы удобно было вести огонь, если колонна свернет с шоссе. Со мной остались Алешин и рядовой разведчик Лазарев. Он занял место в бронетранспортере у крупнокалиберного пулемета.
Набросав текст радиограммы, закодировав ее, я связался с майором Козловым.
Теперь оставалось только ждать развязки.
По гулу, который доносился с запада, по усилившейся дрожи земли можно было определить, что гвардейцы Лященко основательно наступили на «хвост» отходящих немцев и венгров.
И вот мы уловили хорошо знакомый железный лязг. Да, это шла ожидаемая колонна. При ближайшем рассмотрении она оказалась довольно смешанной — несколько танков, бронетранспортеры, трехосные грузовики с пехотой...
Мотоциклисты, идущие в голове колонны, остановили свои БМВ, стали кого-то ждать. Расстояние от них до шлагбаума — метров тридцать.
Необъяснимое ощущение появляется в такие минуты. Сердце начинает бухать паровым молотом, колотиться, будто стремясь вырваться из груди. Нервы — как натянутые струны.
Чего же ждут мотоциклисты? Ага — вот и «адлер» подкатил. Дверца машины открылась, показалась нога, затем, нагибаясь, вылез офицер, за ним — второй. Они постояли, осмотрелись и медленно направились к шлагбауму. Спешились и мотоциклисты, держа оружие наготове. Шаг, другой... Пошли на обочину, дали несколько очередей вправо и влево.
Я следил за офицерами, до боли в суставах сжимал холодное тело автомата, не убирая пальца со спускового крючка.
Они закурили, что-то крикнули мотоциклистам. Те оседлали БМВ, съехали в просеку. За ними опустился с насыпи пестро раскрашенный бронетранспортер.
Нужно было во что бы то ни стало загнать всю колонну в «горлышко», сбить с основной дороги.
Сигнальную ракету выпустил не вверх, а полого над верхушками деревьев. И сразу же разведчики, находившиеся на другой стороне шоссе, ударили по голове колонны. Со звоном ахнули противотанковые ружья, подголоском застрекотали автоматы.
В тумане, хотя и немного рассеявшемся, не сразу сообразишь, что к чему. Внезапный огонь сбил с толку гитлеровцев, и они не решились продолжать движение старым маршрутом — свернули вправо. Лес гудел от всевозможных звуков: выли от натуги моторы, лязгали и скрежетали гусеницы. По земле стлался удушливый дым от перегазовок...
За колонной мы не пошли. Радиограмма Козлову была краткой: «Задание выполнено. В квадрате... встречайте гостей».
Наши разведчики «обеспечивали» отход разрозненных групп противника и в сторону Илле, что в двадцати семи километрах от Будапешта. Так, мой командир взвода лейтенант Столетов с пятью разведчиками захватили пароконную повозку, хозяев раздели, обмундировались и пристали к длинному обозу. Отлично владея немецким языком, Столетов «подружился» с командиром роты, периодически подогревая его упавшее настроение венгерской палинкой, докладывал об обстановке в обозе. В конце концов колонна так и не дошла к намеченной цели, расколошматили наши автоматчики обозников так, что только каски и подковы летели по сторонам...
На направлении Лайошмиже, Эркень, Инари действовал разведвзвод отдельного саперного батальона под командованием старшего лейтенанта Воронова. Корпусной инженер подполковник Мирошниченко поставил ему задачу: проверить, цел ли мост через ручей южнее Инарча, и, если он не взорван, захватить и удержать до подхода подразделений бригады подполковника Лященко.
Мост оказался исправным, но охранялся. Старший лейтенант Воронов с разведчиками внезапно атаковал гитлеровцев, стремительно ударил с двух сторон. Мост был захвачен. При этом было обнаружено сто килограммов тола, по-видимому, предназначенного для уничтожения моста.
Переправа прошла успешно.
В результате умелого маневра, предпринятого нашим комбригом, мы ворвались в Илле. В домах горел свет — будапештская электростанция работала, на вокзал прибывали эшелоны с пехотой и артиллерией. Появление на улицах города разведчиков на бронемашинах, танков с красными звездами оказалось полной неожиданностью для местного гарнизона. Гитлеровским офицерам так и не пришлось досмотреть сладкие сны в мягких постелях. Полураздетые, они выскакивали на улицы, пытались отстреливаться. Более благоразумные поднимали руки...
Под утро все затихло. Город выдыхал гарь и дым прошедшего боя. На узких улочках застыли протараненные бронетранспортеры, раздавленные орудия, смятые амфибии и легковые машины. И трупы...
Сотни пленных разместили по дворам. Гитлеровцы — от рядовых до полковников, нилашисты со знаками «Скрещенные стрелы» на рукавах, юнцы из профашистской военизированной организации «Левентэ»...
Эти уже отвоевались и смирились со своей участью. Труднее было с теми, кто, сбиваясь в мелкие стаи, рыскал по округе. Защищались они до последнего патрона, а когда боеприпасы кончались, переодевались в штатское платье и пытались выдать себя за мирных граждан или беглых солдат в надежде избежать плена.
В тот же день, 4 ноября, разведчики обнаружили, что в сторону Илле выдвигается моторизованная дивизия СС «Фельдхернхалле». Она, как и другие части, была срочно переброшена из района Мишкольца на будапештское направление. Конечно, это не могло спасти положение противника в целом, но и на легкую победу нам теперь рассчитывать не приходилось.
Вызвал меня на НП бригады начальник штаба подполковник Бобров, поставил задачу, затем сказал:
— Подбери самых смелых, уравновешенных...
«Уравновешенный» было у Ефима Фомича любимым словечком и означало: надежный, готовый на все...
Решили действовать методом засады. Хороша она тем, что ее не надо тщательно готовить. Следует только найти место, где можно скрытно расположиться, к — ждать. Авось, появится одинокий солдат, офицер, небольшая группа, мотоциклист или машина. Тогда — действуй, не теряя времени, пользуйся растерянностью фрица!
Засаду устроили в лесопосадке у дороги, недалеко от населенного пункта Дьяль. Бронетранспортер надежно укрыли.
Сидели так час, второй. Мимо, не таясь, катили на машинах гитлеровцы. Но нельзя «облегчить душу», резануть по ним очередью, забросать гранатами... Нужно терпеть.
Так просидели без малого четыре часа, пока не дождались «своих гостей». Впереди шел бронетранспортер, за ним —легковушка. То, что нам надо. Я метнул противотанковую гранату по ходу движения броневика. Взрыв качнул его, сбил с линии движения, из металлической лохани выпрыгнули три немца в буро-зеленых пятнистых халатах.
— Бей по ногам! — приказал я Ситникову, и тот дал длинную очередь из пулемета. Гитлеровцы повалились. Двое остались лежать неподвижно, третий пытался подняться, стал на колени, но, качнувшись, головой уткнулся в землю.
— Ты что, ослеп? — набросился я сгоряча на Семена.— Мертвяки мне не нужны...
— Да не кипятись, командир! — попытался сгладить хоть как-то неприятный инцидент Алешин.— Ну, отправили этих в «земотдел», черт с ними!
Алешин по-охотничьи, навскидку ударил из автомата по легковушке, которая пятилась назад. Пули, наверное, пробили радиатор — из-под капота повалил пар. К машине бросились разведчики из группы захвата — Багаев и Аверьянов.
В ней оказались венгерский генерал, немецкий полковник и шофер. Пуля попала генералу в живот, он громко стонал. Пленных мы перетащили в свой бронетранспортер, забрали портфель с документами, а также захваченный штандарт венгерского полка связи.
Лейтенант Срибный, перевязывая генерала, по ходу задавал вопросы. Тот сказал, что он из оперативной группы по подготовке контрудара в районе Будапешта. Узнали также, что гитлеровцы перебросили из Италии большое количество танков, чтобы перекрыть выход наших войск на юго-западную окраину венгерской столицы.
Мы уже отчетливо слышали гул танковых моторов и решили, не теряя времени, жать к своим.
За умелые действия в разведке, доставку пленных и документов старшего сержанта Алешина представили к награде — ордену Славы II степени, рядового Аверьянова — к Красной Звезде, а меня — к ордену Красного Знамени.
Бригада дальше не пошла, заняла позиции на северной, северо-западной и западной окраинах Илле.
Пришлось окапываться. Комбриг Каневский, как всегда, подтянутый, в начищенных хромачах, с белым воротничком, обходил боевые порядки, подбадривая людей, которые ворочали лопатами неподатливый грунт. И часто повторял:
— Пот экономит кровь. Остановился на день — заройся на год. Десять метров окопа лучше, чем один метр могилы...
...Главный удар был нанесен по батальону майора Бабича. На узком участке при поддержке орудий и минометов его атаковали пятнадцать «тигров» и несколько рот мотопехоты. Воздух трещал и метался упругой, горячей волной. Снаряды, а особенно мины летели с таким противным визгом, будто из небес кто-то выдергивал клещами ржавые гвозди... Столбы разрывов вырастали вокруг окопов, огневых позиций артиллеристов. Стрелки, пулеметчики, бронебойщики, а также истребители танков, вооруженные гранатами и бутылками с горючей жидкостью «КС», получили приказ подпустить противника поближе. Здесь следовало бить наверняка.
Танки — метрах в двухстах. Этот короткий отрезок стал мерой жизни и смерти как для наступающих, так и для обороняющихся.
Комбат подал команду. Как одержимые насморком, чихнули и зачастили «сорокапятки». Из окопов бронебойщиков выплеснулся заметный в надвигающихся сумерках огонь, и тотчас на броне головного танка вспыхнул короткий синий проблеск. Затем застопорил ход второй, покрытый оранжевыми лоскутьями огня... Но остальные «тигры» продолжали упрямо лезть к нашим окопам.
Командир роты старший лейтенант Евсюков схватил ракетницу, поднялся во весь рост.
— Артиллеристы! Бей сюда!..
Красный лохматый шарик по дуге опустился прямо на башню вражеского танка.
— Теперь сюда! — опять послышался из тьмы голос ротного. И опять ракета точно указала расчетам, куда стрелять.
— Отсечь пехоту от танков! — приказал майор Бабич.
Затрещали автоматы, зло заклокотало пламя в пламягасителях «дегтярей», стали лопаться ручные гранаты. Но гитлеровцы и мадьяры шли и шли по телам своих же мертвецов, падали, уступая место следующей цепи...
Несколько «тигров» все же достигли наших траншей. Бронированными утюгами прошлись по ним, обваливая откосы, оставляя за собой широкие следы разрыхленной земли, в которую были вдавлены пулеметы, противотанковые ружья, пушечные лафеты, ящики от боеприпасов, тела убитых...
Контратака отбита. Но противник не унимается — лезет напролом. За первой контратакой следует вторая, третья... Всего — семь!
Для многих в ту ночь венгерская земля стала могилой. Погиб бесстрашный командир роты старший лейтенант Евсюков Николай Павлович. Посмертно он удостоен звания Героя Советского Союза. Погубив семь вражеских танков, не вышел из боя экипаж самоходки, в которой находился командир 1509-го полка подполковник Лагутин. Он также посмертно удостоен этого высокого звания.
От Илле опять пошла низменная заболоченная местность. Густая сеть каналов, торфяные болота, покрытые толстым слоем песка. Осторожно, как бы на ощупь, двигались наши танки. Их маневренность скована до предела.
Вдоль каналов — хуторки, окруженные холмами, мелколесье. Каждый канал использован как противотанковый ров, каждый хутор представляет собой опорный пункт. Все подступы к ним минированы.
Саперы давно уже забыли об отдыхе — работали сутками. Снимали бесчисленные мины, резали колючую проволоку заграждений, развертывали дороги, стелили гати и наводили переправы. И все это — под адским огнем.
На линии Вечеш — Пештсентьимре — Ракоцилигет противник создал сильный рубеж, насыщенный артиллерией, всевозможными препятствиями. Это были сооружения внешнего обвода обороны Будапешта.
Попытка преодолеть рубеж оказалась безуспешной. Корпусу пришлось сдать свой участок стрелковому корпусу генерала Григоровича и сосредоточиться юго-западнее Цегледа, чтобы во взаимодействии с 19-й румынской пехотной дивизией прорвать оборону противника на фронте Фештье, Цеглед и развивать удар на север.
Как и в предыдущих боях, наша бригада должна была наступать в первом эшелоне.
Майор Козлов вызвал меня на КП бригады, поставил задачу: взять «языка» севернее Валько, где держали оборону разрозненные части 46-й и 13-й пехотной и танковой дивизий, боевая группа мотодивизии СС «Фельдхернхалле». Входили они в состав 6-й немецкой армии (опять «мстители»!), которой командовал генерал артиллерии Фреттер-Пико.
В поисковую группу я взял Петра Алешина, Николая Попова, Семена Ситникова, Николая Багаева, Ивана Бублия, Леонида Рогова, Николая Гуманюка, Александра Друкарева, Бориса Пензина, Александра Шастина, Александра Ракова и радиста Геннадия Дребезгова.
О выполнении задания «на колесах» не было и речи. Местность — самая что ни на есть прескверная, а поиск предстояло вести в лесу ночью.
...Пробирались сквозь чащобу, петляя между деревьями, с которых свисала лохмотьями морщинистая кора — следы от осколков и пуль. Слышался глухой отзвук взрывов. Казалось, на землю сбрасывают много пудовые бревна. Молодые разведчики опасливо переглядывались. Им чудилось, что за каждым кустом сидит, фриц с пулеметом.
Начало чуть проясняться. Лес поредел. Как только мы остановились, раздались автоматные очереди. Присели, стали прислушиваться. Выстрелы прекратились. Потом выяснили, что это было охранение. Поразмыслив, решили его обойти. Какой из охранника «язык», если он сидит на отшибе и ни черта не знает?
А время поджимало — дело шло к рассвету. И тут открылась поляна и на ней — добротное кирпичное здание с многочисленными пристройками.
Поползли, чтобы разглядеть поближе, что же там делается.
— А немцев здесь до пропасти! — толкнул меня Ситников.
— Да, тут поживиться трудно...
Во дворе стояло несколько крытых машин. Подъехал мотоциклист, соскочил с сиденья и, придерживая рукой полевую сумку, побежал по ступенькам к парадной двери. Изредка негромко окликали часовые. Несколько солдат катили по двору бочку к грузовикам...
На фоне костра отчетливо выделялась походная кухня. Повар, помешивая длинным черпаком в котле, отворачивался от дыма.
Тюкал топор — неторопливо, размеренно...
Алешин потянул носом воздух.
— Чувствую, время к завтраку идет. Может, полоним этот пищеблок?
— Смотри, чтобы тебе здесь розовую юшку из носа не пустили,— тут же откликнулся Бублий.
Раздался лай овчарок. Надо уносить ноги. Обошли господский дом и снова углубились в лес.
Разведчики, вытянувшись ленточкой, шли на север, в сторону Бага. Сколько уже километров отмахали, а «языком» и не пахнет!
Вдруг кто-то зацепился, упал, подмяв куст. Поднялся, держа в руке... провод.
— Товарищ лейтенант, смотрите...
Я сразу определил — это линия связи. По ней и пошли вперед, пока снова не оказались на кромке полянки.
— Багаев! Отведи людей назад и спрячьтесь. А ты, Алексей, возьми «ухо» (трофейный аппарат), подключи его к проводу. Может, удастся что-нибудь подслушать.
Переводчик достал булавку, и при свете моего фонарика начал подключаться. Прошло несколько минут напряженного ожидания.
Алексей, прикрыв рукой микрофон, шепнул:
— Болтовня.
— А, ну их!
Финкой перерезал провод, снял с концов изоляцию. Алексей недоуменно на меня посмотрел.
Стал то соединять, то разъединять провод. Пусть гансы побесятся.
Потом срастил концы, обратился к Алексею:
— А теперь начальственным тоном отбрей болтунов, чтобы у них коленки задрожали.
Переводчик понял, что от него требуется, и разразился такой бранью в адрес невидимых абонентов, что мне самому захотелось стать по стойке «смирно»...
Я снова разъединил провода. Теперь оставалось только ждать — ведь должен же кто-то выйти на проверку поврежденной линии! Но с какой стороны? От дома или с тыла?.. На всякий случай приказал Алешину и Ситникову скрутить второго «ремонтника» — немцы ходили устранять повреждения парами. Ну, а первого возьмем, как говорили в Одессе, без шума и пыли, аккуратно. В общем предусмотрели все варианты.
«Гости» что-то запаздывали. Посматривая на часы, наливался злостью: где же ваша дисциплина, хваленая пунктуальность, господа?
И вдруг на поляне замаячили две фигуры. Впереди идущий связист поднимал телефонный шнур, светил фонариком, чтобы не прозевать порыв, постоянно оборачивался к своему напарнику, что-то бубнил.
Наступил момент и нам вступить в игру.
Алексей, держа в руках концы провода, набросился на первого гитлеровца с ефрейторскими нашивками. Мол, начальство требует связь, а они дрыхнут в господском доме. (Там, как мы узнали, находилась какая-то особая комендатура.) Ефрейтор Май невнятно оправдывался, вытирая испарину со лба...
В это время кто-то из разведчиков нечаянным движением привлек внимание второго немца. Тот насторожился, обернулся, положил руки на автомат. Не мешкая, я ударил ефрейтора носком сапога по подколенным сухожилиям и повалил наземь. От боли тот раскрыл рот, и Алексей быстро запихнул в него кляп.
В это время Алешин с Ситниковым обезоружили второго немца.
На всякий случай связь гитлеровцам мы дали, а Алексей четко доложил, что кабель случайно разорван артиллерийским тягачом. При этом с противоположного конца мы узнали довольно важное сообщение — «южнее Бага идут вражеские танки».
В данной ситуации пришлось отступить от железного правила: разведчик никогда не возвращается той дорогой, по которой идет в поиск. Время настолько поджимало, что пришлось поневоле идти к тому месту, где засело немецкое охранение. Путь опасней, но короче.
К счастью, все закончилось благополучно — обошли дозоры, парных патрулей. И только у «нейтралки» набрели на двух полусонных немцев, развалившихся на лапнике у погасшего костра...
Разведчики со всех концов стекались к своим штабам, вели туда свою «добычу».
Встретил я при возвращении и группу лейтенанта Виталия Суханова из 5-й мехбригады. Поздоровались, похвалились «трофеями». Он приволок офицера. Не какую-то окопную инфантерию, а штабиста.
— Засели у шоссе,— рассказывал Виталий,— а машины разные туда-сюда снуют. В основном катят к Будапешту. Потом дорога опустела. Смотрим, бежит бронеавтомобиль. Это уже наш! Но при подходе к засаде немцы что-то учуяли, развернулись и кинулись наутек. Коля Черкасов первой очередью из пулемета проткнул броневику шины. Дал еще несколько очередей — водителя и солдата срезал наповал. А этот субчик в кусты. Мы — за ним. И знаете, ребята, убег бы, рядом лесок, всякие бугры. Но, наверное, страх сковал гауптмана. Стрелял, оглядывался, падал... Затем лег за кочками. Огрызается — не подойдешь. Ситуация... Вижу — гитлеровец не бросает портфель, значит там важные документы. Но как их взять? И тут вспомнил рассказ двух заядлых охотников — старшин Василия Суворова и его друга Николая Маланкина о том, как у них на Алтае берут медведя. Зверь прикрывает сердце лапами, и чтобы заставить его поднять их, охотники обычно бросают вверх шапку. Срабатывает инстинкт, и косолапый делает трагическую для себя ошибку, ловя подброшенный предмет. Решил и я применить такой прием. Бросил левой рукой кусок дерна (в правой был пистолет), фашист резко повернулся и выстрелил на шорох. Этого было достаточно, чтобы успеть, рвануться к нему и заломить руку... Тут и ребята подоспели. В общем капитан оказался ценным «языком». Да и портфель дорого стоит...
За этот поиск старшина Маланкин и его командир были награждены орденом Красной Звезды.
Войну разведчик старший лейтенант Виталий Федорович Суханов закончил Героем Советского Союза.
...После незначительной перегруппировки корпус перешел в наступление. Наша бригада снова в первом эшелоне.
Несмотря на отчаянное сопротивление вражеских 13-й танковой и 46-й пехотной дивизий, напор гвардейцев оказался настолько сильным, что фашистам пришлось отойти к лесному массиву западнее Валько. И все же полностью преодолеть их сопротивление корпус не смог.
Стало очевидно — фронтальные удары к успеху не приведут. Тогда генерал Свиридов решил основными силами обойти противника, переправившись через канал Гальга. Гитлеровцы, оборонявшиеся на его южном берегу, опасаясь окружения, стали пятиться к Багу. Но навстречу им шла уже наша бригада. Разведчики первыми ворвались в Баг.
А обстановка менялась с калейдоскопической быстротой. Командование получило указание: передать занимаемые участки 25-му стрелковому корпусу и в срочном порядке ударить по окруженной хатванской группировке противника.
Вражескую оборону приходилось взламывать по частям. Преодолевая всевозможные препятствия, отражая одну за другой контратаки, сбивая отряды прикрытия — около батальона пехоты с танками, штурмовыми орудиями, легкими противотанковыми пушками,— гвардейцы выполняли трудную часть общего плана командования: измотать, окружить и уничтожить хатванскую группировку.
За шестнадцать дней боев корпус не только разгромил 46-ю пехотную дивизию, но и нанес большой урон 13-й и 23-й танковым дивизиям, дивизии «Фельдхерн-халле», окружил Хатван, вышел к первому оборонительному обводу Будапешта с северо-востока.
Заплатили мы за это красной ценой. Такого потрясения я не испытывал за всю войну — не стало любимца всего корпуса, комбрига полковника Каневского.
Под Хатваном в самый критический момент боя Василий Антонович сел в головную машину и поднял в атаку своих гвардейцев. «Фердинанд», спрятавшись за углом дома, выстрелил в упор по «тридцатьчетверке». Экипажу спастись не удалось...
Потеряли мы и мужественного комбата, много раз раненного и контуженного майора Бабича. Мертвого принесли с задания и командира саперного отделения, Героя Советского Союза старшину Николая Ивановича Полещикова. Похоронен он в городе Николаеве.
...Осень шла на убыль, а зима и носа не казала. Все так же висело над головой серое ватное одеяло туч, плыли космы тумана, сутками хлестал густой, мерзкий дождь, от которого никуда не спрячешься. Холод пронизывал до костей... Единственное, что согревало душу,— это письма от Любы. Доставал из нагрудного кармана треугольники и перечитывал по нескольку раз строчки, написанные круглым девичьим почерком. Представлял, сколько же пришлось лететь этим голубкам, чтобы попасть сюда, на далекую передовую?..
Получаем приказ — сосредоточиться в районе Киш-кунлацхазы. Ребята шутили: дойти до него легче, чем выговорить.
А легко ли! Восемьдесят километров по разбухшим от влаги полям, по размытым проселочным дорогам, по мелколесью, вдоль и поперек изжеванным траками танков и колесами машин лесным чащобам...
Так вышли к Чепелю и оказались на большом песчаном острове.
Городок Рацкеве, у которого саперы навели мост, по-видимому, был когда-то людным, веселым местом. Теперь же по заливу плавали полузатопленные изящные яхты, в маслянистой воде отражались разрушенные ресторанчики, беседки. Красная черепица, сорванная с покатых крыш взрывной волной, хрустела под гусеницами танков, на замусоренном асфальте лоснились лужи. Метался по ветру вылущенный из перин пух...
С острова началась переправа через Дунай.
Если бы реки умели говорить!.. Он, Дунай, был вовсе не голубой, когда по нему плыли трупы людей и лошадей, изуродованные лодки, продырявленные баркасы, обломки досок. Он, Дунай, обязательно рассказал бы об отчаянных парнях, которые на левом, распахнутом настежь берегу, пошли на штурм водной крепости.
Временами появлялись «хейнкели», но особого вреда не наносили — химики постоянно жгли шашки, расположившись на каменной балюстраде причала, и вокруг все тонуло в плотных облаках дыма. Слышался зычный голос коменданта, отчаянно переругивались шоферы. Охрипшие регулировщики с флажками рассасывали пробки. Все спешат, все нетерпеливы, у всех маршрут — на плацдарм.
Танки, машины, орудия, ящики с боеприпасами погрузили на тяжелые паромы, и катера медленно потащили их за собой. Все туда — на плацдарм!
Первым же паромом на правый берег доставили наши бронетранспортеры.
Подъем от уреза воды крутой, скользкий, словно смазанный жиром. Броневики, напрягая все свои «лошадиные» силы, медленно тянулись вверх, но, буксуя, сползали обратно. В дело пошло все, что попадало под руки,— доски, жерди, связанные пучки веток. Пришлось бросать под колеса и шинели, телогрейки, плащ-палатки...
Не успели дух перевести, как от майора Козлова получили задание — произвести разведку в направлении Мартонвашара, куда гитлеровцы, по предварительным данным, стягивали танки, тяжелую артиллерию. Это главное, но не все. Для командования Мартонвашар представлял особый интерес в том смысле, что около него проходила так называемая линия «Маргарита», состоящая из трех оборонительных полос. А начало она брала от самых Альп, перегораживая коридор между двумя озерами — Веленце и Балатон, дальше тянулась к востоку, упираясь в Дунай. Стоило нашим войскам прорвать «Маргариту», и дороги, по которым могли отойти на запад немецко-венгерские войска, находившиеся в Будапеште, оказались бы перерезанными. А из этой западни выбраться можно лишь чудом.
А мы, выбирая выгодные места для наблюдения, гнали броневики от одного укрытия к другому. Карта буквально пестрела пометками.
Самое пристальное внимание обращали на сосредоточение танков, постоянно докладывали по рации об их движении к плацдарму в направлении Рацкерестура, где находились корпусные части.
Возвращаясь уже назад, скрытно подъехали к какому-то вытянувшемуся зданию с широким двором. Оказалось — кирпичный завод.
Во дворе на полном ходу развернулись два мотоцикла, в них немцы в черных клеенчатых плащах. Петр Алешин схватился за пулемет.
— Разрешите, товарищ лейтенант?..
— Не спеши! Дай разобраться, что к чему...
Мотоциклисты дали газ и умчались со двора, скрылись за забором.
— Эх, таких фазанов упустили, — поскреб затылок Алешин.— А то бы только перышки полетели.
Он потянул носом воздух.
— Никак дымом пахнет. Смотрите...
Сбоку, от заводской стены, где прилепился старый склад, несло теплой гарью, огонь подлизывал снизу край крыши.
Теперь уж и я услышал отчаянные крики. Они нарастали.
— Люди там... — сдавленно произнес Иван Бублий.
Забыв о всякой опасности, мы бегом бросились к складу.
Не раздумывая, стали отодвигать засов на мощной, обитой железом двери. Створки под напором множества тел буквально разлетелись в разные стороны. Из черного проема повалили молодые девчата. Их было много — изможденных, грязных, в лагерной полосатой одежде. Немецкая форма сначала загипнотизировала их, но когда разобрались, повисли на шеях, плакали, что-то несвязно рассказывали...
Чем им помочь? Собрали весь свой провиант, отдали бинты, медикаменты.
Эта неожиданная встреча на чужой земле болью обожгла сердце. Сразу вспомнил Любу, ее рассказ о том, как гитлеровцы угнали сестру Лену в Германию, как издевались...
Всего я насмотрелся за войну — смертей, страданий, слез, привык ко всему, как привыкают к жестокой необходимости, когда ничего нельзя изменить или переделать. А тут девчушки, дети еще...
12 декабря 1944 года 46-ю армию генерала И. Т. Шлемина, в том числе и наш гвардейский корпус, передали в распоряжение 3-го Украинского фронта, которым командовал Маршал Советского Союза Ф. И. Толбухин.
Войска готовились к завершению окружения Будапешта и будапештской группировки с запада. Корпусу надлежало завершить разгром 20-й пехотной дивизии, в дальнейшем овладеть районом Етьек, Жамбек, Бич-ке, быть в готовности наступать на Будапешт.
Подготовка к вводу в прорыв велась в строжайшей тайне. Генерал Свиридов часами просиживал на наблюдательных пунктах мотострелковых частей, все танкисты! вызываемые на рекогносцировку, носили только пехотную форму. На направлении главного удара имитировались оборонительные работы: рылись траншеи, огневые позиции для артиллерии, устанавливались проволочные заграждения, минные поля. За несколько дней до атаки у исходного рубежа загудели моторы. Гитлеровцы всполошились. Советские танки?! Нет, танков здесь и в помине не было. Вблизи переднего края, на участке Эрд, озеро Веленце, работали... гусеничные тягачи и тракторы. Они гудели час, два, сутки, вторые сутки... Скоро немцы перестали обращать внимание на этот шум, успокоились. Именно этого и добивался комкор: шум позволил замаскировать ночные переходы частей в выжидательный район.
Коротки декабрьские сумерки: не успел оглянуться — и уже черная, глубокая, как омут, фронтовая ночь. Без фар и огней, под привычное для вражеского уха гудение тягачей и тракторов вышли танки, притаились, замаскировались. Радисты неотлучно находились около своей аппаратуры. Скоро ли начнется?
Наконец, по сигналу «Смерч» началось движение головных бригад.
Вражеская оборона забагровела разрывами. Танки на полном ходу обгоняли пехоту, пошли по лесам, крутым подъемам и спускам, достигли линии «Маргари-та», где уже пробили большие бреши стрелковые корпуса 46-й армии. По левую руку осталось озеро Веленце, по правую — Мартонвашар.
Разведчики, используя разрывы в боевых порядках 20-й пехотной дивизии, углубились в ее оборону и стали оперативно докладывать обстановку.
Особо ценные сведения доставили в штаб корпуса разведчики-мотоциклисты майора Бабанина. Они точно определили: в районе Вереба изготовилась для контратаки 7-я немецкая танковая дивизия. Это дало возможность генералу Свиридову достойно «встретить» врага. Здорово тогда поработала корпусная артиллерия полковника Самохина!
Отбив контратаку, бригады повернули на северо-восток и стали брать в стальные клещи небольшой городок Валь. Одного удара хватило, чтобы деморализовать здесь гитлеровцев и заставить их искать спасения у переправы через канал Ласло. Перебраться на противоположную сторону посчастливилось немногим.
А у моста лихорадочно копошились немецкие автоматчики — готовили мост к взрыву. Но не успели. Разведчики из отделения ефрейтора Алексея Солохова помешали.
Лавируя между густыми разрывами, к переправе устремились танки, мотопехота, орудия. В Вале еще догорали мертвенно-синим огнем «тигры» и «фердинанды», бились в предсмертных судорогах лошади разгромленных обозов, а майор Козлов на моей карте жирным кружком обвел Етьек.
На этот раз на задание нас отправлял новый командир бригады полковник Сафиулин Нуртдин Сафиуллович.
Сведения собрали богатые. Установили, что в районе Етьека расположено около тридцати танков и трех дивизионов артиллерии 6-й танковой армии, а один пехотный батальон спешно переходит к обороне. Комбриг, приняв доклад, решил не ввязываться в бой, а обойти Етьек с запада, сковав гитлеровцев с фронта силами мотострелкового батальона капитана Шмулевича.
Появление гвардейцев в тылу противника было подобно обвалу: гитлеровцы, побросав заправленные танки, пушки, горы ящиков со снарядами, в панике улепетывали на северо-восток...
Не давая передышки противнику, мы уже подходили к станции Херцегхалом.
С усиленным взводом бронетранспортеров я первым подошел к станции. Вначале показалось, что ее обитатели давно смотали удочки, а за ними сбежали и немцы. Но что это? По мере приближения к железнодорожному вокзалу услышали пыхтенье и гудки маневрового паровоза, свистки сцепщиков и стрелочников, лязг буферов. Минуя мерцавший тоскливо глазок семафора, подходил еще один товарняк. По перрону прохаживались офицеры...
Быстро связался с танкистами. В наушниках — знакомый голос Володи Иванова. Он уже носил майорские погоны.
— Я в районе станции. Бери на абордаж!..
Развернули бронетранспортеры — и закрутилась карусель. Неистовой дрожью бились в руках сержанта Алешина и старшего сержанта Роя «дегтяри». Автоматчики Михаил Харитонов, Георгий Радовинчик, Иван Пиманкин, Артемий Фиц, Иван Киман, Петр Щадилов короткими прицельными очередями валили метавшихся между вагонами гитлеровцев. Николай Багаев перед тем, как метнуть очередную чешуйчатую «феньку», как бы пробовал ее на вес, приговаривал: «Ну, господи, благослови!»
Густой веер бронебойно-зажигательных пуль сыпался на стены вокзала, сверлил штукатурку, со звоном колол стекла в высоких окнах.
В общую какофонию звуков мощно влились танковые выстрелы. Снаряды стали рваться у вагонов товарняков, над ними заклубился смолистый дым.
Минут через десять мы уже были на станции. Вокзальные чиновники выползали из помещений — оглохшие, присыпанные известью, не понимающие толком, что же произошло.
У нас ранило лейтенанта Сачкова и рядового Щадилова. А на перроне валялись трупы немцев, распахнутые чемоданы, какие-то ведра, тележки, ящики... Со множества изодранных, полуобгорелых плакатов смотрели одни и те же унылые силуэты.
— Алексей! Что это за хреновина? Облепили все стены... — обратился к нашему переводчику Багаев, мусоля цигарку.
— Там написано: «Тсс! Враг подслушивает!»
Николай выплюнул окурок, перекинул через плечо ремень автомата.
— Пойдем лучше, поглядим, что фриц возит в своих вагонах.
Открыли один, второй. Ящики, мешки, увесистые пакеты... Сорвали крышки, распотрошили финками несколько мешков. Ба, да там же настоящее богатство! Консервы, копчености, всевозможные вина, сигареты...
Вид у моего Багаева был, как у медведя, попавшего на пасеку. Рассматривая пеструю наклейку на бутылке, он даже прикрыл один глаз. Потом толкнул связиста ефрейтора Литвина.
— Радируй, Афанасьевич, в ставку Гитлера: «Новогодние подарки получены по назначению. Премного
благодарен. Разведчик Багаев».
Мосластый Алешин уже сгибался под тяжестью ящика, тащил его к бронетранспортерам. Багаев также подхватил два увесистых мешка, последовал за товарищем...
Так была перерезана дорога Будапешт — Бичке на промежуточной станции Херцегхалом.
А фронт катился все дальше и дальше к западу от Будапешта. Прочная петля с каждым днем затягивала горловину мешка, в котором оказалась вражеская группировка. Наши радиоперехватчики слышали в эфире одну и ту же фразу: «Русские танки движутся на север».
Корпус взял направление на север. И сразу же гитлеровское командование бросило туда все силы. В спешном порядке стягивались недобитые части с прорванной линии «Маргарита», подходили свежие резервы — эсэсовские полки. Противник пошел даже на то, чтобы ослабить заслоны Будапешта с запада. Этим ослаблением и воспользовалось наше командование.
Маневренные группы гитлеровцев, состоящие из десятков тяжелых танков, штурмовых орудий, бронетранспортеров с автоматчиками, стерегли нас у развилок дорог, в узких проходах, в густых зарослях кустарников. Возникла угроза, что темп наступления снизится, и перед корпусом была поставлена новая задача: оставить заслон на северных участках, основным же силам повернуть на восток, к Будапешту.
В те дни ударили довольно крепкие морозы. «Тридцатьчетверки», самоходки, автомобили с мотострелками шли прямо по затвердевшей целине через холмы, овраги и виноградники, минуя дороги, надежно, по мнению гитлеровцев, прикрытые противотанковой артиллерией.
Сигналы, принятые радистами в начале прорыва, превратились в символы этой стремительной операции: ветер породил бурю, а буря — огненный смерч.
Но в районе Пати бригада натолкнулась на упорное сопротивление подразделений 271-й пехотной дивизии с танками. Фланговым ударом с севера мы опрокинули гитлеровцев, при этом уничтожили до двух батальонов пехоты и пятнадцать танков.
Теперь открылась дорога к Буде.
Здешние горожане и немцы из столичного гарнизона еще считали, что находятся в тылу, и традиционно отмечали сочельник — канун рождества. В освещенных домах на столах стояли украшенные елочки, дорогие приборы, бокалы пенились бадаченскими и токайскими винами, гремела музыка. В мелодичные венгерские мелодии бесцеремонно врывалось контральто Цары Леандр — любимицы берлинцев. Офицеры пьянствовали, провозглашая здравицу фюреру — спасителю Будапешта, кричали «зиг хайль!», пели «Хорста Весселя» и «Стражу на Рейне», а в это время разведчики капитана Иголкина остановили свои мотоциклы у окраинных домов Буды.
С Иголкиным я подружился еще в батальоне Субботина, где он командовал 1-й ротой. Комбат полюбил этого офицера за находчивость, смекалку, умение оставаться хладнокровным в самой запутанной ситуации. Но по-особому уважали его все без исключения за беспредельную отвагу.
Перед выходом на задание мы с Иголкиным обменялись сувенирами: я отдал ему трофейный портсигар с какими-то замысловатыми вензелями, он мне — часы.
...До крайнего красного кирпича дома за высоким, обвитым плющом, забором рукой подать, Но преодолеть это расстояние оказалось делом непростым: маячили парные патрули, во дворах колготились пушкари, кое-где рычали танковые двигатели.
Патрули расхаживали спокойным, размеренным шагом, не подозревая, что у них под носом русские разведчики. Грех не воспользоваться такой беспечностью.
Капитан Иголкин вскинул руку, крикнул:
— Кто хочет первым войти в Будапешт — за мной!
Взревели моторы, и разведгруппа на предельной скорости понеслась вперед. Патрули на въезде в город поначалу и не сообразили, кто и с какой целью промчался по окраинной улице,— дали для острастки несколько очередей и на этом успокоились.
Надо спешить — тень пересекла полуденную черту. Главное — добраться до Дуная, к горе Геллерт.
Больших магистральных дорог пришлось избегать по вполне понятной причине. Четко ориентируясь, в хитросплетении узких, извилистых улиц, Иголкин уверенно вел разведчиков все дальше и дальше — перед этим он не один час провел над картой, досконально изучил маршрут движения на макете, дотошно потрошил пленных, интересуясь всем, что касалось Буды.
Все же успели засветло добраться до горы Геллерт. Заняли удобное для наблюдения место.
Сверху все — как на ладони. Взметнулись ввысь по склонам и холмам башни и шпили соборов, замков, дворцов. Они словно вырезаны из темной кости. Здания — старинной постройки, солидные, обнесены каменными стенами. Их обрамляли скверы, сады и парки. Отполированный булыжник мостовых.
По мере наблюдения карта заполнялась условными знаками: огневые позиции артиллерийских установок и минометов, штабеля зарядных ящиков, полевые орудия, зенитки, звукоулавливатели... Вся гора Геллерт была опоясана железобетонными дотами и бронеколпаками...
Пора было возвращаться назад, но в это время сержант Анатолий Самойленко доложил:
— Из Пешта к мосту Маргит направляется колонна.
Пришлось задержаться для уточнения ее состава.
А она оказалась довольно внушительной — танки, штурмовые орудия, бронетранспортеры с мотопехотой... Нужно немедленно доложить в штаб корпуса. Капитан Иголкин приказал ефрейтору Кузьме Федорову развернуть рацию, но та, как назло, молчала. Времени для поиска неполадки не оставалось — колонна уже переправлялась через Дунай.
Возвращаться прежним маршрутом было опасно: гитлеровцы наверняка создадут заслон, в крайнем случае вышлют группу захвата, чтобы не выпустить разведчиков из города. Словом, надеяться на то, что удастся избежать стычки, не приходилось.
— Гранаты, оружие — к бою! — подал команду капитан Иголкин.— Вперед!
Как только мотоциклисты миновали один квартал, другой, им навстречу выкатила бронемашина, за ней грузовик с солдатами. Сомнений быть не могло: гитлеровцы колесили по городу в поисках разведчиков.
Находясь на головном мотоцикле, капитан Иголкин выскочил из коляски, выдернул чеку «лимонки», размахнувшись, швырнул ее в сторону броневика. Граната брызнула осколками по мостовой. За ней громыхнули другие. Бронемашину бросило в сторону. Немцы горохом посыпали из автомобиля, падали, скошенные точными очередями пулеметов и автоматов...
Быстрое, внезапное нападение на преследователей позволило выиграть несколько драгоценных минут. Мотоциклы свернули с улицы в глухой переулок, потом еще в один, стремительно помчались по брусчатке. Благополучно вырвались из города и соединились с передовыми отрядами нашей бригады.
В этот день вместо ожидаемой рождественской телеграммы с поздравлениями от Гитлера командующий будапештской группировкой генерал-лейтенант войск СС Пфеффер-Вильденбрух получил экстренную депешу о том, что русские танки ворвались в Буду. А с севера поступил другой «рождественский подарок» — русские заняли Эстергом. Это означало, что кольцо вокруг Будапешта замкнулось. Мощная, почти двухсоттысячная группировка гитлеровцев оказалась в глубоком «котле». В западне очутились 13-я танковая дивизия и моторизованная дивизия СС «Фельдхернхалле», которые не раз громили гвардейцы корпуса, две кавалерийские и одна пехотная дивизии гитлеровцев, одна танковая п три пехотные дивизии венгров и множество других частей, бригада штурмовых орудий, полки и батальоны — полицейские, охранные, запасные...
На окраине Буды мы захватили молодого лейтенанта из 1-го охранного полка по фамилии Швальбе. Высокий, голенастый, как молодой кочет, в кожаной куртке, на шее — шарф грубой вязки. Оправившись от первого испуга, поняв по нашим действиям, что его не расстреляют, лейтенант преобразился, стал нагловато-надменным. Рассуждал так: лично ему не повезло, угодил в плен, но в масштабе происходящих событий это ничего не меняет, фюрер сдержит свое слово и выбросит красных из Венгрии, Будапешт станет для русских тем, чем был для немцев Сталинград.
— У этой миролюбивой птички ядовитые когти,— повернулся ко мне наш переводчик Алексей.
Я не понял смысла сказанного. Алексей пояснил: Швальбе по-русски означает «ласточка».
— А что станет с Будапештом, его жителями, если бессмысленное сопротивление будет продолжаться? — спросил я у лейтенанта.
— Наше командование не интересуется судьбами будапештцев и венгров вообще. Все они негодяи и трусы. В то время, как горит их дом, решается судьба нации, они позорно бегут с фронта, сдаются в плен батальонами...
— Правильно делают. Пусть воюют те, кто втянул их в эту авантюру,— Хорти, Салаши...
Швальбе презрительно ухмыльнулся.
— Хорти, Салаши. Первый со своей семьей еще в октябре удрал в Германию. Салаши отсиживается где-то у австрийской границы. Но у нас есть фюрер. Он сказал: успехи русских временные, наша звезда еще впереди.
Рассматривая с ног до головы этого демагога, Семен Ситников улыбнулся:
— Лёйтнант! Фриш гевагт ист гальб гевонен*.

* Лейтенант! Доброе начало — половина дела (нем.)

Швальбе как-то сник.

— Да что вы с ним лялякаете? — кипятился Петр Алешин.— Чик — и к господу богу в охранники! Подходит по всем статьям.
— Зеленый он, ребята! — похлопал по кожаному плечу Швальбе наш «дед» Романенко.— Мусора в мозги намело много, пусть проветрит. Пошли...
Разведчики потянулись к броневикам. За ними покорно плелся лейтенант.
Когда с противником сталкиваешься на открытой местности, когда над ухом слышишь посвист пуль и осколков, то невольно вжимаешься в землю, любой бугорок, выемка, кустик становятся укрытием. Довольно сложно вести бой в лесу, в горах — там в тебя стреляет каждое дерево, каждый камень. Но особенно труден штурм большого города, уличный бой.
Буда была прекрасно приспособлена для обороны, представляла собой как бы естественную крепость. Почти каждое здание опоясано толстой каменнной стеной, да и сами дома — старинной кладки — не возьмешь даже снарядом крупного калибра. Много бастионов и башен, не уступающих в прочности любому доту. Улицы перегорожены баррикадами из камня и железа. Везде рельсовые и пирамидальные надолбы — «зубы дракона», металлические тетраэдры и «ежи», густые проволочные кольца — спираль Бруно. То и дело встречались массивные арки высоких виадуков, по откосу горы Геллерт змеились крутые лестницы, под землей, невидимые для глаза, тянулись на многие километры катакомбы, в которых размещались бомбоубежища, склады боеприпасов, казармы, столовые, даже «уголки свиданий» для солдатни... Можно было спуститься под землю на одном конце города, а выйти наружу на противоположной окраине.
Словом, каждую улицу, каждый квартал, многие дома гитлеровцы приспособили к длительной обороне. И для того, чтобы всем этим овладеть, создавались специальные штурмовые группы. Обычно они включали до взвода мотострелков, трех-четырех саперов, снабженных динамитом и ножницами для проделывания проходов в проволочных заграждениях, от двух до пяти огне-метчиков, усиливались станковыми и ручными пулеметами, танками, самоходками, орудиями...
Начались уличные бои.
Первыми по брусчатке Буды понеслись «тридцатьчетверки» старшего лейтенанта Стрельского. Когда ротного ранило, заменил его лейтенант Стешко.
Гитлеровцы открыли бешеную стрельбу из окон и дверей, подвалов и чердаков. Один дом защищался огнем соседнего. Мелкие группы вражеских автоматчиков садами, задворками, переулками просачивались к нам в тыл. Любой неосторожный шаг грозил опасностью.
С воем проносились снаряды и оглушительно рвались на брусчатке, со звоном лопались мины. Каждый выстрел, даже далекий, звучал здесь необыкновенно гулко.
Скрываясь от снайперов, бойцы штурмовых групп проскакивали мимо перевернутых трамваев канареечного цвета, афишных тумб и газетных киосков, перевернутых скамеек с отбитыми чугунными лапами; прижимаясь к стенам, от подворотни к подворотне тащили на руках орудия, снаряды, ящики с гранатами и... консервами. Тут не до горячего!..
Чаще всего приходилось действовать автоматами и гранатами, снимая гитлеровцев с крыш, очищая от них этаж за этажом, выковыривая их из дотов.
Мотострелки майора Подгрушного сразу же заняли два квартала, а 2-й батальон капитана Шмулевича выбил гитлеровцев из девятиэтажной больницы.
Во многих бункерах — сырых и вонючих, где трудно было дышать,— бойцы находили сотни горожан. Жалкие, перепуганные женщины, дети, старики... При свете коптящих плошек лица их казались серыми, изможденными. От голода плакали дети. Наши солдаты развязывали вещмешки, доставали хлеб, сало, сахар, быстро все раздавали и бежали дальше...
Зимний промозглый туман давил на здания, языки желтого пламени охватывали крыши, вытягивались через оконные проемы высоко к небу, дымы заполняли улицы. Вслепую били «фердинанды», и от ударной волны гудело в голове. Кочующие немецкие пулеметы вели огонь с разных направлений. Приходилось ложиться на холодный булыжник, чтобы определить удобное место для сближения с противником. Потом снова поднимались, делали очередной бросок, рассасывались по лабиринтам улиц, где с грохотом рушились балки перекрытий, потолки, стропила... Все тонуло в раскаленной пыли.
За четыре дня гвардейцы бригады выбили фашистов из тридцати восьми кварталов Буды. Но дальше не пошли. Командующий 46-й армией приказал сдать боевые участки стрелкам генерала Колчука, сосредоточиться в районе Пилишсенткерест и Пилишверешвар, не допустить прорыва противника из Будапешта на запад.